Онлайн книга «Цунами»
|
Чего только не пришлось наслушаться у своих берегов за эти два месяца. «Они злы здесь, словно сидят со связанными руками и ненавидят мое посольство больше, чем французов. Карл Васильич им мешает! Что они только про него не толкуют! Что же скажут про меня?» Да так и скажут: «Японцы куда благородней, приятней, и дипломатическая борьба с ними, скажут, ему куда более подходит, чем забота о коренных интересах России, благо, мол, что он и выглядит там, как просветитель…» – Дьячков, ты, говорят, знаешь по-японски? – спрашивал адмирал у низкорослого смуглого казака. – Маленько обучился. – Где же ты учился? – В крепости жил на Сахалине всю зиму. – Да, я знаю! Что же ты там делал? – Мне их благородие, господин Буссе, [35] велел быть переводчиком. – А ты? – Я старался, ваше превосходительство. – Будешь учиться и дальше. – Рад стараться, ваше превосходительство. – Были у тебя знакомые японцы? – Много было. – Как же они с тобой обходились? – Очень хорошо, ваше превосходительство. Да со мной все хорошо. Чего с меня возьмешь! Адмирал вызвал Лесовского и отдал приказание: – Молебен перед отходом. Туман разойдется, и пойдем. Утром Дьячков стоял в строю. Сам он не пел, но слушал и чувствовал всю красоту пения. Как-то легче идти после такой торжественной службы. Нравилась ему и набожность адмирала. И капитан молился! Еще молодой, а, говорят, живодер, всем зубы чистит. – Дождь был? – спрашивает кто-то тихо. – Ты что? – Почему палуба мокрая? А небо ясное, как летом. – Да, вёдро. «Все кончено, господа! – хотелось бы сказать адмиралу, обратясь к офицерам. – Прощай, наша верная „Паллада“! Обошла вокруг света и теперь встала без мачт в пустынной гавани подле крестов наших первых открывателей!» Адмирал перекрестил на прощание урядника и своего унтер-офицера, обнял их и поцеловал. Шлюпка отвезла их на берег. Мокрушев и Пестряков выпрыгнули на песок. Когда на буксире гребных судов «Диана» пошла к выходу из гавани, на берегу, среди пеньков, грянул залп. Матросы в куртках и забайкальцы в папахах и полушубках, туго затянутых ремнями, салютовали, подняв вверх штуцера и кремневые ружья. Адмирал ушел в каюту и задумался над картой, вычерченной поручиком Елкиным. Вскоре корабль начало покачивать. Наверху слышался надежный голос Степана Степановича. «Диана» почувствовала первые удары морских волн… Глава 3
ПЕРЕХОД В ЯПОНСКОМ МОРЕ Серый осенний день. Море чуть морщится и кажется под серым небом маленьким, как небольшое озеро. Ровная поверхность воды без берегов окружает корабль со всех сторон одинаковым кругом. «Диана» все время в центре этой площади, и кажется, что она с наполненными парусами стоит на месте, хотя под бушпритом [36] журчит рассеченная вода. В Японском море довольно прохладно. Адмирал не хочет снова идти в открытый для «варваров» порт Нагасаки. «Диана» идет к Сангарскому проливу в Хакодате. Этот порт у дальнего выхода из пролива в океан должен быть уже открыт для иностранцев, по заключенному с американцами договору. «Да, любопытно, – думает Алексей Сибирцев, – откроется ли Япония? Даже себе не веришь! Однако идем!» Ночью Алексей стоял на вахте. Делали обсервацию, и получается, что остров Матсмай [37] близко. Какая-то будет погода! Сегодня пятница. Вышли из Императорской в прошлую субботу. Позавчера «Диану» прихватил прошедший стороной шторм. – Идемте в кают-компанию, господа, – появляясь на палубе, сказал лейтенант барон Шиллинг, обращаясь к свободным от вахты юнкерам Лазареву и Корнилову, которые о чем-то говорили горячо. – На выставку, Алексей Николаевич, – подходя, сказал штурманский поручик Елкин, – посмотрим новые произведения Можайского! Елкин белокур и белобров, как альбинос, от этого румяное лицо его кажется красным как кумач. – Рад, что ошибся в своих предположениях и зря побрюзжал? – ласково спросил Сибирцев, беря Петра Ильича под руку. Елкин скатился по трапу и, не сбавляя шага, пошел по кают-компании: – Знакомые вам ландшафты Императорской гавани… Портрет тунгуса Афони… Могилы наших солдат и матросов! Дагерротип с изображением капитана… Может быть, впрочем, – он сделал полный оборот, как в строю, – автор сам даст объяснения? Александр Федорович Можайский сидел в кресле, выпрямив спину, как на параде. Он вытянул шею, держа в руке кисть, как ручку, с которой могло капнуть. Ему, видно, хотелось пустить чего-то яркого в осеннюю желтизну хвойных лесов, на сопках обступивших трещины синих бухт. В одной из них с черными мачтами стояла «Диана», а поодаль – плоская, залитая солнцем пустая палуба «Паллады». – Какая женщина, господа! Где вы нашли такую, Александр Федорович? Маг и волшебник! – Господа! Адмирал не разрешит держать эту картину в кают-компании! – заявил толстый мичман Зеленой. – Да в салоне у него висит лондонский лубок: красивая жена фермера гладит сытого петуха, – заметил лейтенант Карандашов. – Даром, что одета, а вполне неприлична! – Так это вы японцам? – спросил Шиллинг. – Говорят, главный их посол – любитель женщин и немножко циник, – не глядя на картину, заметил Можайский, все еще поглощенный своим пейзажем. – Японцев не удивишь изображением голой женщины. В кают-компании все стихло. Можайский сообразил, что вошел капитан. – Я уберу эту картину в свою каюту, – сказал он поспешно, кинув взгляд на Лесовского. – Да нет, пожалуйста, пожалуйста, – холодно ответил капитан и прошел на свое место. Двое огромного роста матросов в белоснежных костюмах стали вносить обед. С супниц снимали крышки. Разнесся приятный запах борща. Елкин запнулся за стул и неловко оперся на плечо барона. – Простите… – Пожалуйста, – ответил Шиллинг. У капитана широко открытые глаза смотрят с неизменным удивлением, словно он всегда видит беспорядок. Когда идет по палубам, кулаки его, кажется, сжаты наготове. |