Книга Ветер прошлого, страница 58 – Звева Казати Модиньяни

У подножия небольшой полукруглой лестницы, ведущей в вестибюль, слуги расставили два ряда стульев с подлокотниками в стиле Людовика XV, а за ними еще два ряда табуретов с мягкими сиденьями. Слева, под крытой колоннадой, при помощи досок, уложенных на козлы, был устроен длинный стол, накрытый белой скатертью. Мажордом по приказу маркизы распорядился расставить на нем множество подносов с жареной говядиной и бараниной, потрохами под соусом, набором разнообразных копченостей, причудливо нарезанными сырами, кувшинами вина и щедрыми ломтями белого хлеба.

У Икара закружилась голова при виде всех этих гастрономических роскошеств.

— Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? — спросил он у Саулины.

— Нет, — ответила она, думая при этом вовсе не о еде.

— Сегодня наедимся до отвала, — радостно продолжал мальчик.

— Что? — рассеянно спросила Саулина. Ей хотелось сорвать одну из кувшинок, плавающих в фонтане.

— Ты видела? Видела? Там даже мясо есть! Целая гора! Правда здорово?

— Я бы хотела остаться здесь навсегда, — мечтательно вздохнула Саулина.

— И не говори!

— Знаешь что, Икар?

— Что? — опасливо спросил мальчик, зная, что от Саулины можно ожидать чего угодно.

— Мне нравится мир господ, — вздохнула Саулина.

— Тоже мне новость! — усмехнулся Икар. — Им не приходится надрываться, чтобы заработать себе на хлеб. Мы, бедняки, гнем спину и никогда не наедаемся досыта. Но одни рождаются скоморохами, а другие — маркизами. И тут уже ничего не поделаешь, — философски заключил он.

Саулина предпочла промолчать: мысли, крутившиеся у нее в голове, ей самой показались кощунственными. Она все еще была убеждена, что на свете нет ничего невозможного, конечно, в пределах разумного. Сам господь поделил мир на богатых и бедных: бедные должны работать, чтобы прислуживать богатым, а им самим никогда не суждено стать богатыми. Так устроен мир. Правда, иногда Всемогущий отмечает кого-нибудь из смертных своей особой милостью, и тогда происходят чудеса.

С той самой минуты, как ее взору впервые открылась величественная архитектура виллы Альбериги, Саулина не переставала мечтать о ней, сама пугаясь своего навязчивого желания, но втайне надеясь на чудо.

Перед началом представления Саулина и Икар помогали дедушке Чампе толкать тележку, груженную реквизитом для выступления, а самые маленькие из гимнастов тем временем кувыркались в своих пестрых костюмах, били в бубны и играли на флейтах. Когда из дверей виллы показалась группа господ, установилась тишина — настолько глубокая, что стало слышно, как шелестят листья на ветру и потрескивают горящие факелы.

Скоморохи замерли в ожидании, почтительно склонив головы, словно при виде священника, выносящего на обозрение верующих дароносицу с причастием.

Маркиза Дамиана опиралась на руку своего деверя, монсиньора Пьетро, видного мужчины с представительной фигурой и загадочной улыбкой, облаченного, впрочем, не в сутану священнослужителя, а в элегантный темно-коричневый камзол светского аббата.

— Вы устроили грандиозное празднество, синьора, — негромко заметил он.

— Надеюсь, что представление будет достойно обрамления, — ответила Дамиана, с гордостью неся свой величественный живот.

На руку маркиза Феба опиралась его мать, маркиза Ипполита, урожденная Дона. Она была венецианкой, как и ее невестка, однако в отличие от Дамианы ненавидела деревенскую жизнь, державшую ее вдали от миланских увеселений, в особенности от азартных игр, составлявших смысл ее жизни. За ними следовала облаченная в суровое монашеское одеяние Вивиана Альбериги д'Адда, двадцатишестилетняя сестра Феба и Пьетро, принявшая после пострига имя Клотильда. Сестра Клотильда шла под руку с маркизом Антонио Литтой, другом маркизы Ипполиты. Другие гости расположились в задних рядах, за спиной у хозяев.

Саулина и Икар остались рядом с тележкой, вдалеке от друзей, отчасти скрытые спиной дедушки Чампы и нагромождением циркового инвентаря.

— Смотри, сколько людей, — сказала Саулина, указывая на галерею справа, где собралась молчаливая толпа. — Кто они?

— Слуги, — тихо ответил Икар.

— Сколько их?

— Человек девяносто, — Икар с опаской покосился на дедушку Чампу, не разрешавшего отвлекаться во время работы.

— И на что же нужно столько слуг? Что они делают?

— Среди них есть горничные, камердинеры, гардеробщики, повара, кондитеры, виночерпии, посудомойки, прачки, плотники, конюхи, кузнецы, садовники, рассыльные. Один из слуг только тем и занят, что открывает и закрывает двери и окна виллы. Уверяю тебя, он работает целый день.

— Все-таки у них добрые господа, — заметила Саулина. — Видишь, они разрешают слугам смотреть представление.

— Только если слуги ведут себя хорошо. Они должны оставаться на ногах, стоять в одну шеренгу, не галдеть и слушаться приказаний мажордома.

Саулина перевела взгляд на людей, которые рассаживались на табуретах без спинок, стоявших за первыми двумя рядами кресел, в которых расположились господа.

— А это кто? Они не похожи на знатных гостей.

— Это управляющий со своей семьей. Два писца. Местный приходский священник, домашний духовник и дамы-компаньонки.

Когда все расселись, члены семьи Чампа, включая Саулину, выстроились перед благородной публикой и отвесили дружный поклон. Маркиза Ипполита легким кивком дала понять мажордому, что представление можно начинать. Акробаты, жонглеры и канатоходцы, уже наряженные в свои цирковые костюмы, отступили к тележке, откуда им отдавал распоряжения дедушка Чампа.

Платье Саулины, то самое, что купила ей галантерейщица Аньезе, единственное, которое у нее осталось, было так хорошо выстирано и отглажено, что выглядело как новенькое.

Правда, она не принимала участия в представлении, так как еще не умела чисто проделывать ни одно упражнение, но без дела не оставалась. Она подавала жонглерам мячи и булавы, передвигала козлы, помогала самым маленьким взбираться на канат.

Это было памятное представление: никто, от самого большого до самого маленького из артистов, ни разу не оступился, не ошибся, не выбился из ряда, не нарушил порядка движений. Они не раз срывали аплодисменты, а под конец заслужили настоящую овацию.

Маркиз Феб дал знак старику Чампе, и тот услужливо подбежал к нему.

— Это вам, — сказал маркиз, вложив ему в руку кошелек, полный монет.

— Семья благодарит вас, господин маркиз, за вашу щедрость, — поклонился старик.

— Вы славно постарались, — милостиво кивнул хозяин дома. — Вам удалось развеселить маркизу, мою супругу. Получайте заслуженную награду.

— Господин маркиз, — почтительно проговорил старик, — скрасить вам вечер скромным представлением — большая честь для нас.