Книга Театральная история, страница 63 – Артур Соломонов

– Добрый день, – сказал он, едва заметно улыбнувшись.

Наташа невероятно обрадовалась господину Ганелю.

– Добрый! Какими судьбами?

– Я живу недалеко.

– В самом центре! Вы состоятельный человек!

На секунду господин Ганель почувствовал жалость к ней, но тут же его настигло воспоминание о недавнем разговоре с Сашей. И он нахмурился, мгновенно напомнив Наташе, как сдвинул брови шофер Ипполита Карловича. «У всех теперь при виде меня брови срастаются», – подумала она и задорно спросила:

– Могу я вам составить компанию?

Господин Ганель подумал: «А ей идет мороз, в театре она не такая привлекательная. А может быть, ей идет несчастье? Бывает такое?»

– Ну же? – слегка капризно настаивала Наташа. – Могу составить компанию? Нам же по пути?

– Конечно по пути, конечно можете, – как-то излишне поспешно ответил господин Ганель. И они зашагали к театру.

– У Ипполита Карловича великолепный особняк, – вдруг бросила Наташа как бы между делом, не поворачивая головы.

– Вы уверены, что об этом нужно говорить? – робко спросил карлик.

– Ведь вы только об этом и думаете. Почему бы и не поговорить?

Господин Ганель заметил, как от ее лица отлетело облачко пара. Его дыхание не порождало таких явлений в атмосфере. Он даже специально мощно выдохнул, чтобы проверить, каким будет атмосферный результат. Из его губ вырвалась едва заметная малопривлекательная струя. Облачка возле губ разгоряченной Наташи были гораздо плотнее и изящнее. Карлик вдруг подумал, что в такую женщину можно влюбиться. «Даже воздух, который она возвращает Тверскому бульвару, соблазнителен!» – подумал господин Ганель. И, грешным делом, запомнил момент, когда на Наташином лице отразился сплав отчаяния, дерзости и растерянности. Это мгновение показалось ему весьма эротичным. Он нередко фиксировал в сознании – до черточки – женские лица. Господин Ганель называл это «сделать эротическое фото на память». Лица ему было достаточно. Увидеть большее он не рассчитывал. Вернее, большее он видел, но уже в своих фантазиях.

Женщины были бы потрясены, узнав, в каких дерзких грезах они принимают участие. Эротический фотоальбом господина Ганеля был, надо признаться, подростковым. Он спасал женщин от злодеев и одновременно сам был злодеем. Похищал их, заковывал, наслаждался ими, потом снова спасал, вызывая у них невыносимые перепады эмоций – от благодарности до ужаса. Коварный ли маньяк, благородный ли спаситель – повелителем в этой эротической вселенной был он, господин Ганель.

– Так почему бы не поговорить? – повторила вопрос Наташа, зашла чуть вперед и посмотрела на него в упор: пронзительные глаза глядели с вызовом, но на дне их таилась мольба, которую господин Ганель то ли действительно увидел, то ли придумал для пущей эротичности своего фотоальбома. К этим молящим глазам он тут же добавил две, нет, три слезы. Разорвал на ней одежду, что было непросто – шубка, потом кофточка, а он все-таки не силач. Но воображение справилось с задачей. На прекрасные запястья надеты кандалы. Покоренная Наталья спросила снова – тихо, обреченно:

– Так почему бы нам не поговорить? Вы же все время об этом думаете?

– Я не люблю выяснять отношений, – сказал господин Ганель, любуясь облачками, вылетающими из ее губ. – Тем более чужих отношений. Простите меня, я вижу, вам плохо, но помочь не могу.

– Мне плохо?! – Наташу оскорбила жалость карлика. К презрению она была готова, к жалости – нет.

– Вот видите, Наташа, – начал карлик, и она отметила, что господин Ганель впервые за все время знакомства назвал ее по имени. – Видите, я только одно лишь слово о вас сказал, а вы уже обижаетесь.

– А вам разве не интересно, почему у нас с Сашей все так получилось?

Ветер донес до господина Ганеля запах алкоголя. Очаровательные облачка, которые порождала Наташа, были высокоградусными.

– Наташа, если вы явитесь в театр пьяной, – она посмотрела на него с «очаровательным гневом» (именно так он подумал), и господин Ганель сформулировал иначе: – Не совсем трезвой, то это будет последний день вашей службы у нас.

Чувствовалось, что ему при любых обстоятельствах нравится говорить про знаменитый театр – «у нас».

– Я не думаю, что меня могут уволить. Теперь. Когда я стольким пожертвовала ради театра… Я, может, сама кого-нибудь уволю.

Наташа смотрела на господина Ганеля с каким-то отчаянным вызовом.

– Наташа, вы не сможете быть стервой. Даже не пытайтесь.

– Почему вы так говорите со мной? – Облако Наташи. Восторг Ганеля. – И с чего это у меня не получится стервой быть?

Снова облако. Снова восторг.

– Сил у вас на это не хватит. Простите за прямоту.

Дальнейший путь к театру они преодолевали молча. Когда вдали показались театральные афиши и засияла надпись «Художественный руководитель лауреат Государственной премии России Сильвестр Андреев», Наташа спросила:

– А почему вас все называют господин? Почему не просто Ганель?

– Началось все с издевательского прозвища. Мол, такой крошечный, а господин, – охотно объяснил карлик, не удивляясь неуместности вопроса. Он говорил, любуясь ее профилем. – А потом меня стали так называть уже не в насмешку. Я и не заметил, как смешное превратилось в уважительное. Мне кажется, что в уважительное. Не противиться же мне этому имени?

– Что вы! Господин Ганель! Только так вас и надо называть! Даже если бы вы сменили имя, я бы упорно называла вас господин Ганель! Вы, наверное, единственный из моих знакомых, у кого имя так подходит к облику. Как влитое, – улыбнулась Наташа, и карлик подумал, что на месте Саши простил бы ее. За несколько вдохов и выдохов.

– Я слышал, что вы как-то особенно внимательны к словам. Для актеров это такая редкость сейчас, – вдруг похвалил ее господин Ганель. Сострадание и вожделение были соавторами этого комплимента.

Наташа уловила совершенно неожиданную интонацию, с интересом глянула на господина Ганеля и мгновенно угадала, что с ним происходит. Она решила отложить до лучших времен свое наблюдение: о воспламенившемся карлике она если и подумает, то не сейчас.

Господин же Ганель с удовольствием втягивал аромат порождаемых ею алкогольных облачков и думал: «Удивительная женщина! Даже перегар от нее какой-то шанельный».

Когда они подходили к театру, из машины, что стояла у служебного входа, вышел Александр. Был он небрит и еле волочил ноги. Черная неуклюжая шапка, потертая коричневая дубленка, грубые оранжевые рукавицы – эти вещи Наташа давно забраковала. Настаивала, чтобы Александр их выбросил. Но он их хранил, и вот их час пробил: они стали символом его бунта. И вместе с тем – трауром. Его комическим трауром.

Господин Ганель, с таким вниманием относящийся к внешнему виду, был поражен обликом друга. А первое, что подумала Наташа, увидев Александра: «Он же последние деньги потратил на такси». Второе: «Он стал призраком блошиного рынка». Наташа невольно улыбнулась. И снова почувствовала бесчувствие.