Книга Жили-были двое, страница 65 – Екатерина Риз

— Я есть хочу.

Саша вздрогнула от неожиданности, обернулась через плечо, на Толю посмотрела. Он выглядел вполне спокойным, и смотрел на стол, а не на неё.

— Сейчас… Пять минут.

— Пахнет вкусно.

Хотелось заорать на него. Как он может думать сейчас о еде?!

— Что ты Мите сказал? — напряжённым голосом спросила она.

Ефимов привалился плечом к стене, сложил руки на груди и вдруг улыбнулся.

— Мы заключили пакт о ненападении.

Саша остановилась, посмотрела на него в растерянности.

— Что?

— Это значит, что пока я делаю тебя счастливой, Митя позволяет мне с тобой дружить.

Она моргнула. И другим голосом, страшным шёпотом, переспросила:

— Что ты ему сказал?

— Ничего, он мне всё сам сказал. А также рассказал про какую-то Аню Лебедеву, чьей маме не повезло с другом. То есть, с мужем. Козлом оказался.

Саша закрыла лицо рукой.

— Бог мой. Это кошмар какой-то.

— Ничего не кошмар, — возразил он. Подошёл к ней, положил руки Саше на плечи и наклонился к её лицу. — Сашка, он классный. Он умный, он чертовски подозрительный и настоящий мужик. Пообещал дать мне в нос, если я посмею тебя чем-нибудь расстроить. Так что, будь добра, улыбайся.

Она отпихнула его от себя.

— А тебе всё шуточки!

— Какие шуточки, Саня, я сама серьёзность! — Он снова на стол посмотрел. — Мы есть будем?

— Будем, — огрызнулась она. — Мой руки.

— Иду. — Толя из кухни вышел, и Саша услышала его голос: — Митя, иди ужинать! Мама зовёт.

Другая реальность. Это не её жизнь.

Ефимов и за столом с Митьки глаз практически не сводил. Тот ел с аппетитом, присутствие ещё одного человека за столом, по сути, незнакомого, его не отвлекало, а Толя улыбался. И за эту самую улыбку Саше почему-то его убить хотелось. Вроде бы, всё хорошо, Толя откровенно млел, глядя на сына, а она злилась. Сашу тревога убивала, ела изнутри, и она, в отличие, от мужчин, лишь ковыряла вилкой в своей тарелке, гадая, как события дальше развиваться будут.

— А ты, правда, живёшь в Москве? — спросил в какой-то момент Митя.

Саша очнулась от своих мыслей, глаза на него вскинула, внутренне замерев. К сыну приглядывалась, но тот смотрел на Ефимова с любопытством, ожидая ответа.

Толя спокойно кивнул.

— Правда.

— Тебе нравится?

Вот над этим вопросом Толя задумался, затем плечами пожал.

— Наверное. Есть то, что нравится, есть то, что не нравится. Я привык, Мить. Я там давно живу.

— Москва большая!

— Ты там был?

— Один раз, мы с мамой в аквапарк ездили.

— Здорово.

— Он там огромный! У нас такого нет.

Толя улыбнулся. Снова захотелось протянуть руку и коснуться волос мальчика. Но Митька уже отвернулся от него и вернулся к еде. И ни разу не сказал любимое детское: это не буду, это не хочу. Помнится, он подобных слов в детстве тоже не произносил. Сколько себя помнил, мама подолгу работала, а его кормила старшая сестра, которая, вообще-то, не слишком любила этим заниматься, отвлекаться от своих девчачьих дел на вечно голодного брата, и поэтому Толя довольно рано научился кормить себя сам. Во времена его детства ещё не было микроволновок, дети учились обращаться с газовыми плитами, и открытый огонь многих поначалу пугал. Но голод, как известно, не тётка, по крайней мере, для некоторых.

— А ты бы хотел жить в Москве? — спросил Ефимов.

Саша перестала жевать и уставилась на него, предостерегающе.

— В Москве? — протянул Митя. — Не знаю. Что я там буду делать?

— Учиться. Ходить в секцию. Всё, что делаешь здесь.

Митя моргнул, раз, другой, на мать посмотрел.

— Мы переезжаем в Москву?

Пока Саша собиралась с мыслями, придумывая подходящий ответ, Ефимов засмеялся.

— Ты подмётки на ходу рвёшь, — то ли поразился, то ли порадовался он за сына. Потом на тарелку его кивнул. — Ешь, давай.

Саша выдохнуть смогла только после того, как Митя из-за стола встал. Из кухни выбежал, а она тут же руки опустила. Ефимов же хмыкнул, наблюдая за ней исподтишка.

— Ты слишком нервничаешь, — сказал он.

Она попыталась растянуть губы в ехидной улыбке, но даже на это сил не хватило, даже на ехидство.

— Думаешь, у меня нет повода?

— Думаю, ты его преувеличиваешь. Всё будет нормально. Он умный парень, ничего за чистую монету не принимает, во всём пытается разобраться.

— Ты хочешь, чтобы он разобрался в тебе?

— Вообще, да.

— Не боишься, что всё пойдёт не по твоему плану?

Он улыбнулся.

— Нет. Это же мой сын.

— По-моему, ты слишком часто это повторяешь, — пробормотала Саша.

— Пытаюсь свыкнуться с этой мыслью. — Толя немного придвинулся к ней и добавил: — И чем больше пытаюсь, тем больше мне это нравится. — Разглядывал её секунду-другую, затем голос понизил и позвал: — Малыш, я же стараюсь.

— Я вижу…

— И очень хочу, чтобы ты постаралась.

Саша голову повернула, и они встретились взглядами.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

Ефимов едва заметно прищурился, едва заметно, но взгляд от этого стал цепким.

— Понимаешь.

Она невольно усмехнулась, отодвинулась от него, насколько это было возможно, попыталась выглядеть отстранённой от его намёков и желаний.

— Тебе не кажется, что ты хочешь слишком многого, Толя? По щелчку пальцев. — Саша из-за стола поднялась, забрала свою тарелку, Ефимов взглядом за ней следил. Потом кивнул.

— Наверное, ты права. — Вернулся к еде, взгляд сам собой остановился на большой тарелке с салатом, и спустя мгновение он сказал: — Ты здорово готовишь.

Саша лишь головой качнула.

— Всё-таки ты подхалим.

— Есть немного, — сознался он со смешком. И тут же заверил: — Но я искренне и любя.

Вот когда он говорил «любя», Саше особенно сильно хотелось стукнуть его чем-нибудь по голове.

После ужина Ефимов потребовал показать ему все Митькины детские фото, Саша сделала это скрепя сердце, ждала каких-то комментариев или волны вопросов, на которые она отвечать была не в состоянии, но Толя лишь листал альбом и внимательно разглядывал каждую фотографию. А Саша радовалась тому, что в альбоме не было её фотографий во время беременности. И, вообще, находясь рядом с Толей, в своём доме, видя, как он ко всему приглядывается, впитывает в себя атмосферу их жизни и привычного уклада, ей всё время хотелось зажмуриться и потрясти головой, чтобы прогнать наваждение. Она то злиться на него принималась, то едва сдерживала слёзы, а он потом ещё подошёл к ней и обнял. Саша у окна стояла, отвернулась от него, чувствуя полное опустошение в душе, а Ефимов подошёл и обнял. Навалился на неё, руками обхватил и уткнулся носом в её волосы. И это было до безумия странно — чувствовать его рядом. Живого, сильного, со всеми его требованиями и желаниями. И, если честно, всё это настораживало, и Саша устала от этой настороженности, устала постоянно быть начеку, следить за ним взглядом украдкой, замирать от каждого вопроса. Она не знала, чего от него ждать.