Книга Границы выбора, страница 59 – Семён Неизвестный

– Да, Фирс приобрёл у какого-то армейского барыги. Но без меня в доме, всё равно, никто и ничего не найдёт.

Через два часа, после визита адвоката, Монаха вызвал на допрос следователь.

– Богомолов, во время операции по твоему задержанию ты, благополучно, вместе с гражданином Фирсовым исчез из своего дома. Лаз, по которому вам удалось беспрепятственно покинуть дом, был обнаружен, чуть позже. В каком месте, ты с ним расстался?

– Не помню, начальник.

– Я могу напомнить. Застрелив Фирсова, ты оставил его труп в гараже, а сам скрылся на машине. Так ведь, дело было?

– С твоей фантазией, начальник, сказки бы детишкам писать, а не уголовников, вроде меня, допрашивать. Мокруху по Фирсу я на себя не возьму. Менты шлёпнули Фирса, а ты на меня списать хочешь?

– Арестованный и находящийся под следствием прапорщик Бойчук утверждает, что именно Фирсову он продал десять пистолетов «ТТ», похищенных им с армейского склада. Тебе известно, где спрятал стволы Фирсов?

– Допустим. Чего ты, от меня хочешь?

– Чего тебе не понятно? Укажи это место.

– И всё?!

– Да. А я закрою глаза, на некоторые эпизоды твоего уголовного дела.

– Мягко стелешь, начальник, как бы потом жёстко спать не пришлось. Надо подумать.

– Конечно, Богомолов, хорошенько подумай, главное не спеши, я тебя не тороплю, секунды две на это у тебя есть. Всё, время пошло, – следователь сильно хлопнул ладонью по столу.

После допроса Монаха прошло два дня. В его дом выехала оперативно следственная группа, чтобы изъять, спрятанные Фирсовым пистолеты. Богомолова вслед за нею, отправили в автозаке. Минут через десять пути, Монах стал стонать и кататься по полу машины, корчась от боли. Молодой конвоир, нарушив инструкцию, снял замок и вошёл к нему. – Что случилось? – Нагнувшись к Монаху, сочувственно поинтересовался он. Монах, мгновенно, сжал голову конвоира руками, которые были в наручниках и упёрся ногами ему в живот, приподнял его и, роняя конвоира на пол, сломал ему основание черепа. Достав из кармана мёртвого конвоира ключи, он освободился от наручников и нажал тревожную кнопку. Автозак начал тормозить и остановился. Конвоир, сидевший в кабине, вышел, открыл дверь и сразу же упал, сражённый очередью из автомата. Монах, выпрыгнув из автозака, на глазах нескольких напуганных прохожих, застрелил водителя, потом сел в чёрную иномарку, которая тут же скрылась.

– С прибытием на волю, Монах. Вижу, что фортуна очередной раз улыбнулась тебе. Любит она тех, кто на риск способен. – Обняв Монаха, и, похлопав его по спине, сказал Саблин, криминальный авторитет по кличке Штык.

– Как всё прошло?

– Как по маслу. Конвойный, как только машина тронулась, сразу же уткнулся в свою звонилку и отключился от адекватного восприятия внешней среды, затем повёлся на мой старый трюк. Машина с твоим человеком следовала по пятам. Спасибо, Штык. Думаю, что без твоего содействия, ничего бы не получилось.

– Ладно, сейчас это уже не важно. Я вот, что думаю. Нельзя тебе долго в городе оставаться. Теперь, менты не успокоятся до тех пор, пока тебя не повяжут. Имеется у меня одна мыслишка, как тебе можно, без особых заморочек, город покинуть.

– Оденешь на меня шапку невидимку и отправишь попутным транспортом?

– Я не сказочник, обойдёмся без шапки. У меня реальная задумка.

– Коньяк в этом доме есть?

– Сейчас принесу, – Штык вышел из комнаты и вернулся с бутылкой в руке. – Я знал, чего ты первым делом захочешь.

– Может быть, я сначала душ приму, а потом делишки перетрём?

– Как знаешь. Халат и чистое бельё найдёшь в ванной, бритву тоже.

– А говоришь не сказочник, да ты Штык, просто, волшебник.

Пока Монах в ванной комнате приводил себя в порядок, Штык сварил пельмени, вымыл под краном и положил в вазу несколько яблок, открыл банку тушёнки, нарезал хлеба, колбасы и круто заварил чай.

– Ну, как? – Спросил он Монаха, посвятив его, в свой план.

– Можно рискнуть.

– В таком случае, через три дня и тронешься в путь.

– У меня в городе дельце есть одно, незавершённое. Долг хочу вернуть.

– Это тому, кто держал тебя несколько дней у себя в подвале? Твой долг и я могу вернуть.

– Этот долг я должен вернуть сам.

– Не советую. Завтра бумажками с твоей физиономией, будет обклеен весь город.

– Советовать всегда легче, чем делать. Не вмешивайся, это касается только меня. Узнай не съехал ли Курагин с дачи. У меня есть информация, что он обитает на ней до самой глубокой осени.

– Не проблема.

Мурзин позвонил Курагину и попросил его подъехать в отдел. Как только Курагин вошёл к нему в кабинет и сел за стол, Мурзин положил перед ним тонкую папку.

– Ознакомься.

– Что это?

– Краткая биография Богомолова.

– Меня не интересует.

– Напрасно. Он вчера, убив трёх конвойных, сбежал из автозака. Возможно, прежде, чем покинуть город, захочет навестить тебя. Ты должен быть готов к этому. Поставить людей, чтобы они ждали его у тебя на даче, у меня нет возможности.

– Спасибо, Виктор Иванович, за предупреждение, а Монаха мне лучше встретить самому, тем более супруга гостит у дочки.

– Если заявится, только встретишь, не более того.

– Разумеется. Меня ведь отчётностью, никто не обременяет.

Через три дня, после побега Монаха из автозака, поздно вечером, Штык подогнал к дому, в котором его прятал, белую иномарку, за рулём которой сидел сам.

– Дачный посёлок судейских работников хорошо охраняется, – сказал он Монаху, когда тот сел в машину.

– Я не собираюсь, брать его штурмом. Высадишь меня, не доезжая до него метров пятьсот.

– Сколько времени тебя ждать?

– Ждать не надо. Съездишь к адвокату и заберёшь у него лекарство для меня, затем подберёшь меня на дороге.

– Видно крепко засела в тебе эта заноза.

– Я покидаю этот город навсегда и хочу, чтобы приятные воспоминания, о некоторых эпизодах жизни в нём, согревали мою душу в трудную минуту.

– Красиво сказал. Точняк, бумагу пачкаешь стишками.

– Мимо, Штык, в юности я мечтал стать богомазом.

– Что за ремесло?

– Богомаз, он иконы пишет. У меня, между прочим, неплохо получалось. В деревне, в которой мы жили с младшей сестричкой, на иждивении у родной бабки, был мужской монастырь, а при нём иконописная мастерская. Я туда ходил заниматься живописью.

– Чего же не стал?

– Наверное потому, что так карта легла. Но тяга к прекрасному, в душе моей, видимо, ещё угасла не совсем. Чего стоишь, поехали.