Онлайн книга «На льду»
Площадь засыпана снегом. Снегом устлано и дно осушенного фонтана. Деревья стоят вокруг тихие и серьезные, будто на страже города. Перед магазином хозтоваров выставлены пластиковые елки и мешки с дровами. Люди идут, груженные пакетами с подарками. Я вдруг вспоминаю, что в этом году подарков не будет, потому что мама умерла. Рождество будет, но другое Рождество. В газетном киоске вижу газеты с заголовками «Пятилетняя девочка похищена». На фото Вильма на себя не похожа, но я все равно крепче сжимаю ее руку и тяну прочь от киоска. – Можно мне «Хэппи Мил»? Пожалуйста, я хочу «Хэппи Мил». Купи! – Ладно, – отвечаю я, не задумываясь. Наверно, не лучшая идея позволять Вильме самой выбирать еду. Это может привести к плохим привычкам в еде в будущем. – И молочный коктейль! Купишь? Я колеблюсь. Решаю, что о правильном питании можно подумать потом. Надо пользоваться тем, что Вильма в настроении общаться и ведет себя хорошо. – О’кей. Мы тихо едим в душном помещении. К пятнам от мороженого на одежде Вильмы добавляются пятна кетчупа и жира от картошки-фри. В ресторане тесно и жарко. На полу грязная снежная жижа, принесенная на подошвах посетителей. Внезапно одна из посетительниц поскальзывается. Напиток на ее подносе накреняется и летит на Вильму. Я успеваю поймать его за секунду до падения. Женщина в пуховике и лыжной шапочке с двумя маленькими детьми рядом в ужасе прижимает руку ко рту. – Простите, ваша дочка в порядке? Я не сразу понимаю, о чем она, но потом широко улыбаюсь. – Все хорошо. Смотрю на Вильму, которая даже не заметила, какая драма только что разыгрывалась у нее над головой. Склонив голову набок, она облизывает жирные пальцы. Светлые кудри падают на плечи. Ваша дочь в порядке. По дороге домой я снова об этом думаю. Что она может стать по-настоящему моей дочерью. У меня есть деньги. Мы можем убежать. Например, в Норланд. Спрятаться от всех. Завести кошку или собаку. Пройдет время, и ее кошмары прекратятся. Вильма начнет мне доверять. Я уверена, что все получится. Надо только дать ей время. Я беру Вильму за руку. Она такая же липкая, как раньше. – Когда мы поедем домой к маме? – спрашивает она. Вопрос вызывает у меня раздражение. – Не знаю, – отвечаю я. – Когда мама поправится. – А когда она поправится? – Не знаю. Только доктор знает. – А мы можем спросить доктора? Я чувствую, что больше не в силах выносить ее нытье. Я отвечала на эти вопросы тысячу раз. Сколько еще она собирается спрашивать про свою маму? – Нет, не… Я резко останавливаюсь. Смотрю на свой подъезд, и колени у меня подгибаются. Перед домом стоят несколько полицейских автомобилей. Люди в темном толпятся у подъезда. Рядом на тротуаре две овчарки. Мы бежим обратно на площадь Карлаплан. Вильма упрямится. Она хочет домой искать клад, она не хочет никуда ехать. – Ай, больно! Ножницы! – ноет она, когда я тяну ее за собой. – Какие еще ножницы? Вильма достает из кармана кухонные ножницы, с которыми играла утром. – Вот эти. – Ты что, с ума сошла? Зачем ты взяла их с собой? А если бы ты упала и напоролась на них? Я вырываю у нее ножницы и кладу в свой карман. Меня переполняет новое странное ощущение – тревога за Вильму, которая может пораниться. Наверно, так чувствуют себя родители, думаю я, и это приятная мысль. Заходя в метро, оглядываюсь, но нас никто не преследует. На расстоянии полицейские не выглядят такими опасными. Я замедляю шаг, выдыхаю, отпускаю руку Вильмы. Она сжимает губы. – Можно мне мороженое? – спрашивает она при виде киоска и буравит меня своими голубыми глазенками. – Но на улице же холодно. – Мне не холодно. Мне жарко. Купи мороженое. Пожалуйста, – тянет она меня за руку. Со вздохом я подхожу к киоску и покупаю мороженое. В кошельке только три сотни – все, что я взяла с собой из квартиры, а назад возвращаться нельзя. Этого даже не хватит на аренду машины, что жаль, потому что мы могли бы тогда уехать из города. Мы спускаемся вниз. Вильма лижет мороженое снизу-вверх, и оно капает ей на болоньевую куртку. Молочные струйки стекают вниз по груди. Я решаю не обращать на это внимания. Сейчас у меня есть заботы посерьезнее. Поезд подъезжает к платформе, и мы заходим в вагон. Садимся напротив друг друга у окна. Вильма доела мороженое, но все мусолит и грызет зубами палочку, пока она не трескается пополам. На станции «Эстермальмторг» заходит женщина в засаленном пуховике. Она идет по вагону и раздает заламинированные карточки. На них написано: «Пожалуйста, помогите моей дочери. У нее ДЦП, она не может двигаться, а у нас нет денег на инвалидное кресло и лечебную физкультуру в Одессе». Я смотрю на фотографию. Улыбающаяся девочка лет десяти сидит в кресле. Зубы и очки слишком крупные для узенького личика. Руки и ноги скрючены, словно сведенные судорогой. Ноги худые, как две палочки. Рядом с ней собака. – Это моя дочь. Женщина внезапно останавливается прямо передо мной. Голубые глаза и акцент напоминают мне кое-кого, и внезапно я знаю, куда нам можно поехать. Я возвращаю женщине записку и извиняюсь: – Простите, у меня нет денег. Ольга занята складыванием джинсов. Ни Манур, ни Бьёрне не видно. Может, они на складе. Или на перерыве. Ольга сжимает меня в объятьях. От ее тяжелых духов у меня чешется кончик носа. – Но что ты с собой сделала? – спрашивает она, глядя на меня широко распахнутыми голубыми глазами. Поразительно, до чего она похожа на женщину в метро. И акцентом, и внешностью. Они могли бы быть сестрами. – Что сделала? Она запускает руку мне в короткие волосы. – Ты похожа на мужчину, Эмма. Как можно было так коротко подстричься? Я не успеваю ответить, потому что сзади подходит Манур и кладет руку мне на плечо. Я оборачиваюсь, и она меня обнимает. – Не слушай ее. Тебе очень идет. Мы слышали, что тебя сократили. Они просто уроды. Девушки смотрят на Вильму. Ольга хмурит лоб. – Это Вильма, – говорю я. – Я за ней присматриваю. – Так ты нашла работу? – спрашивает Ольга. Я киваю. Манур с Ольгой изучают Вильму, но та уже утратила к ним интерес и изучает магазин. Залезает под вешалки с одеждой, теребит этикетки, разглядывает сережки и заколки у кассы. – Это на время. Ее мама больна. Я присматриваю за дочерью, пока она не поправится. Манур с Ольгой кивают. Я поворачиваюсь к Ольге: |