Онлайн книга «Любовь без границ»
|
— Как я могла вспомнить, если не знаю, когда он? Между прочим, это тебя не извиняет. Напиваться на собственный день рождения — дурной тон. — С каких пор? Лично я всегда напиваюсь на свои дни рождения. — Тем более болван! Мутный взгляд Бенджи ушел в сторону, в пространство кухни, и постепенно прояснился. — «Ерши»… — мечтательно протянул он, — «Ерши из текилы»… — Что? — Знаешь, что такое «ерш»? Когда смешивают неподходящее пойло. Надо разбавить текилу лимонадом, хорошо потрясти и опрокинуть внутрь, пока играет. — Что? — Пока пузырьки не вышли, тупица! Я вылакал десятки таких «ершей». Десятки, десятки и десятки! — Взгляд вернулся к Кейт, стремительно затуманиваясь опять. — К ним так легко пристраститься… ты бы тоже пристрастилась. — А что, это настолько вкусно? — Откуда мне знать? Думаешь, я что-нибудь помню? — Бенджи помотал головой, разгоняя дурман похмелья. — Эй, ты что-то неважно выглядишь! Неприятности? Кейт как раз начала наполнять перцемолку. Рука у нее дернулась, и круглые разноцветные зернышки запрыгали со стола на пол. — Да все нормально. Я просто не выспалась. — Хахаль замучил любовью? — заинтересовался Бенджи. — Нет, — ответила Кейт, хотя отчасти это было верно. Марк с примерным усердием строил из себя униженного и оскорбленного: то дулся и едва цедил слова, то был даже слишком многословен, обличая ее за неспособность принадлежать ему безраздельно, телом и душой. Он не мог ни понять, ни принять того, что занимает в ее жизни второстепенное место — после Джосс. — Вообще-то хахаль немного достает, — сказала Кейт, — но это причина не из тех, по которой теряют сон… Тут она запнулась. Стоило ли посвящать Бенджи в ситуацию с Джосс, тем более Бенджи похмельного? О семейной жизни он знал не больше, чем о жизни на Марсе. С другой стороны, надо же с кем-то делиться! Как человек посторонний, Бенджи был наилучшей кандидатурой в исповедники, намного лучше, чем, скажем, подруга и соратница с чисто мужским подходом. Тогда, в кино, Кейт совершила ошибку, попытавшись поделиться с Хелен, которая тут же закусила удила. «Если не можешь заполучить Джосс по-хорошему, обратись в органы социального обеспечения! Прямо завтра и обратись. А чего тянуть волынку? Нет, я просто отказываюсь тебя понимать! Ты хотела независимости, но упорно остаешься во всем ото всех зависимой!» Кейт начала объяснять, что справедливости ради нужно принять в расчет и желания самой Джосс, что отсутствие всякого контакта с виллой Ричмонд и Джеймсом (как до этого дошло, она и сама не понимала) сильно усложняет картину, но это только раззадорило Хелен. Наверное, она была права, обвиняя Кейт в бесхребетности, но не каждый умеет диктовать людям свои условия, а если и умеет, его совсем не обязательно послушают. Спор ничем не кончился, и они с Хелен расстались еще не врагами, но уже, похоже, и не друзьями… — Я предложила дочери перебираться ко мне, — сказала Кейт Бенджи, — а она наотрез отказалась. Шеф-повар издал продолжительный присвист сквозь щербину в зубе. Он задумался, забыв про похмелье, чисто автоматически аранжируя на столе свои ножи, разделочные доски и баночки со специями. — В смысле она все еще у Джеймса? — Да, и я думаю… — Кейт помедлила и печально добавила: — Думаю, ей там нравится, даже очень. — А сколько ей? — Четырнадцать. — Нравится, как же! — хмыкнул Бенджи. — В таком возрасте еще не имеют предпочтений, зато любят щелкать родителей по носу, как только представится случай. Клянусь, она хочет, чтобы ты за ней побегала! — Джеймс к ней очень добр. — Но ведь он старый! — Что ты! — не задумываясь запротестовала Кейт. — Какой же он старый? Вовсе нет. — Ладно тебе, я же его видел. — Бенджи бешено заработал ножом, что-то измельчая. — Весь седой. — Ну и что? Джосс знает его с шести лет. — А тебя она знает с самого рождения. Поверь, Кейт, твоя дочь просто хочет побыть пупом земли. Уж я-то знаю, сам по молодости любил изводить свою мамочку. Теперь ее нет, и мне стыдно, но будь она жива до сих пор, я бы изводил ее и теперь. Хочешь, чтобы было по-твоему — разоблачи эту игру. — Смахнув нарезанное в миску, Бенджи повернулся к Кейт. — Вот что я думаю, моя хорошая. Чем сидеть и ждать у моря погоды, отправляйся туда и выясни отношения с ними обоими, лицом к лицу. Ни один подросток не признает этого, но мать нужна каждому как воздух. Свет майского дня лился на сад Черч-Коттеджа, как Божья благодать. Клумбы радовали глаз яркостью красок. Среди пестрого ковра первоцветов гордо высились тюльпаны и смешно топорщились веточки розмарина. Джулия устроила цветник с присущим ей старанием, руководствуясь лучшими книгами по теме. «Это будет нечто среднее между строгостью и буйством», — говорила она. Хью кивал, не прислушиваясь. Сам он терпеть не мог копаться в земле и с радостью уступил жене всю инициативу. Чтобы поддразнить ее, он рассуждал примерно так: «К чему столько усилий? Выложить террасу плиткой (чтобы можно было подметать и раз в год мыть), водрузить там пару столиков, чтобы было куда поставить выпивку, и пяток кресел, чтобы было где пристроить задницу — большего мне не нужно». Сейчас он сидел в углу такой террасы и, надвинув пониже соломенную шляпу, разглядывал цветник. Тот был ухожен почти до точки совершенства, в точности как и Джулия, и само это совершенство казалось Хью в его теперешнем состоянии духа горьким упреком. Цветник раскинулся под солнцем, прекрасный и бесхитростный, опять же как Джулия (по крайней мере так ему теперь представлялось) — невинная, беспомощная жертва его идиотской выходки и при этом символ всепрощения. Ни слова упрека, ни намека на критику! Без малейшего колебания она приняла его сторону перед лицом сокрушительного гнева Вивьен Пеннимэн. Разумеется, он все ей рассказал: как они чересчур рано добрались до Ковентри; как он сказал водителю, что скоротает время за осмотром собора, а вместо этого отправился в паб и заказал виски, чтобы залить ярость и разочарование; и еще виски, и еще, а оно все не действовало, словно нарочно выжидая, пока он окажется в супермаркете, и вот там так врезало по мозгам, что остальное помнилось смутно. «Кажется, я продемонстрировал им все. Только что не заблевал супермаркет фонтаном», — сказал Хью Джулии, а она сидела и слушала молча, с безмерным сочувствием. Позже по телефону Вивьен сказала, что вряд ли сможет в дальнейшем обеспечивать Хью работой. Глаза Джулии при этом наполнились слезами — она оплакивала его. Весь тот вечер, всю ночь и все последующие дни и ночи она была полностью, абсолютно, неизменно мила с ним и нежна, и вот теперь, бессмысленно сидя в кресле и глядя на устроенный ею цветник, Хью понемногу приходил к мысли, что он больше не в силах выносить ее нежность, ее кротость и всепрощение. Просто не в силах. Разумеется, он знал, что это лишь оборотная сторона чувства вины и стыда. Чем лучше вела себя Джулия, тем тошнотворнее казалось его собственное поведение. Преданная любовь, которую она выказывала, была чем-то новым в их отношениях, и невольно приходило в голову, что это любовь Далилы к обритому наголо, бессильному Самсону. Конечно, даже приложи Хью все старания, он не сумел бы усмотреть в ее любви ни снисхождения, ни торжества, ни превосходства — скорее даже наоборот. Джулия производила теперь впечатление покорной, зависимой, не слишком уверенной в себе супруги, и как раз эта романтическая, идеализированная, книжная любовь заставила Хью понять: как распоследний ублюдок, он никогда не искал такой совершенной любви и не мог ужиться с таким безупречным поведением. Более того, он чем дальше, тем чаще думал, что все это, вместе взятое, наносит ему непоправимый вред, просто убивает его как личность — и, думая так, еще больше изводился чувством вины. |