Книга Любовь и прочие обстоятельства, страница 28 – Эйлет Уолдман

Когда Уильям скрывается в загадочных недрах детской, Бен рассказывает о своем последнем деле, о слабоумном клиенте, о жертве, которая, по его мнению, случайно отхватила себе указательный палец, когда рубила мясо. Он излагает историю с обычным бесстрастием, как будто пересказывает отчет о скучном бейсбольном матче с участием безнадежно убогой команды. Интересно, отказывается ли Бен от своего лаконичного стиля в зале суда? Или же именно умеренность столь часто вынуждает судей оправдывать его подопечных?

— Бен, — зовет Элисон. — Нужно быстренько сбегать в магазин.

Он поправляет очки на яйцеобразном лице и рассеянно кивает, продолжая рассказывать нам о своей отважной попытке убедить судью в том, что никакого членовредительства не было.

— Бен!

Он оборачивается к ней.

— Ты забыл купить «Рисовое чудо», — с упреком восклицает Элисон.

— «Рисовое чудо»?

— Для детей, которые не едят мороженое.

— Не беспокойтесь из-за Уильяма, — говорит Джек. — Он обойдется тортом. Он уже привык.

— Не глупи, — восклицает Элисон. — Здесь не только у него проблемы с лактозой. Для детей, у которых аллергия на пшеницу, есть продукты с полбой, а для детей, у которых непереносимость лактозы, нужно рисовое молоко. Бен, ступай немедленно, если мы хотим разрезать торт в половине первого.

Бен идет к дверям. Оборачивая шею длинным фиолетовым шарфом, он спрашивает моего мужа:

— Хочешь присоединиться? Прогуляемся до магазина. Всего пара кварталов.

— Конечно, — отвечает Джек.

Я уже собираюсь последовать за ним, когда Элисон вскрикивает:

— Эмилия, познакомься с Лизбет. Ее дочь Фиона — ровесница Уильяма. Лизбет и ее партнер Анджела тоже живут на Аппер-Вест-Сайд.

Джек подмигивает мне и сматывается. Я неохотно подхожу знакомиться с женщиной, очень похожей на мою сестру, только младше. У Лизбет такие же седые кудряшки и серьезное, почти набожное выражение лица.

— Фиону записали в школу на Восемьдесят седьмой улице, — говорит Элисон.

— Мы надеемся, что нас включат в двуязычную программу, — заявляет Лизбет. — К восьмому классу дети полностью овладевают двумя языками. Вы уже записали Уильяма в подготовительный класс? Или… — Она замолкает и прикусывает губу, точно эти слова трудно произнести, не поморщившись. — Или он отправляется в частную школу?

— Это решать не нам, — отвечаю я. — Мать Уильяма в жизни не позволит отправить его в общеобразовательную школу.

— Просто ужас, — страдальчески произносит Элисон, словно ей очень жаль. — Уильям очень милый мальчик, но видно, что он вырос в тесном мирке. Когда ребенок живет исключительно в окружении людей своего происхождения и своей расы, трудно ожидать от него толерантности.

— Ради Бога, Элисон. Он ходит в сад на Девяносто второй улице, — говорю я. — В его группе есть дети разных национальностей. Расовое многообразие — это своего рода девиз детского сада.

— Общаться с богатыми людьми разных национальностей — еще не значит постичь многообразие.

— Там далеко не все богаты.

— Ты богата.

— Нет, — возражаю я. Хотя, конечно, мы богаты. И уж точно богаче многих людей в этом доме. Богаче, чем я думала.

Олатунджи Бабалалу, который прислушивается к разговору, разуверяет меня:

— Общеобразовательные школы бывают просто прекрасными. Я сам учился в общеобразовательной школе в Мбоси…

От ответа меня избавляют громкие шаги на лестнице, ведущей в подвал. Появляется Леннон, красный и потный.

— Эмилия! — кричит он. — Спуститесь, пожалуйста!

— Что случилось? Уильям в порядке? — Я бегу к дверям, едва не налетев на стол и чуть не сбив с ног женщину в ярко-зеленом сари.

Я прыгаю через две ступеньки за раз, Леннон торопится следом. Внизу, в подвале, который сестра превратила в игровую комнату — с круглыми подушками, уродливым ковром персикового цвета и древним магнитофоном (но, разумеется, без телевизора, видеоигр и всего остального, что способно повредить неиспорченный детский разум) — я вижу десятка полтора детей, столпившихся под плакатом с надписью FELIZ CUMPLEAÑOS, EMMA ^[9].

— Где он? — кричу я. — Где Уильям?

Моя племянница, которая мусолит кончик ярко-рыжей косички, указывает на кушетку.

— Он прячется под диваном.

Я хватаю кушетку за один конец и приподнимаю, полагая, что сдвинуть эту штуку мне удастся лишь нечеловеческим усилием, но штуковина оказывается такой легкой, что летит на середину комнаты, прямо к детям. Они вопят и бросаются врассыпную.

Уильям лежит на полу, свернувшись клубочком, накрыв голову руками. Я сразу понимаю, что случилось. Это очевидно. Запах просто ужасающий.

— О нет… Уильям, ты обкакался?

Он съеживается еще больше.

— Мы играли в салки, — встревает Леннон. Он стоит рядом со мной и пытается не дышать носом, отчего его голос звучит как во время простуды. — По-моему, он просто боится двигаться. Это случилось внезапно — только что с ним было все в порядке, а потом он… ну… сделал это.

Я опускаюсь на колени рядом с Уильямом и, старательно удерживая подступившую тошноту, осторожно протягиваю руку.

— Уильям? Уильям! Ты в порядке?

Он сдавленно стонет.

— Уильям… Почему ты просто не сказал Леннону, что тебе нужно в туалет?

Он начинает рыдать, и я понимаю, что не следовало это говорить. Но я растерялась. Я понятия не имею, как вести себя в подобной ситуации, как быть с унижением Уильяма.

— Уильям, давай пойдем и переоденемся, хорошо? Да, милый?

— Уходи!

Я наклоняюсь, чтобы поднять его, но тут же останавливаюсь, не решаясь прикоснуться к штанам, по которым расплывается темное зловонное пятно.

— Оставь меня! — кричит он. — Я хочу маму! Позовите маму!

Конечно, он хочет Каролину. Она знает, что делать. Она говорит на его языке, ей не нужно притворяться. Мои педагогические способности, которых едва хватает, когда все в порядке, безнадежно подводят меня, когда Уильям унижен и страдает. Ему нужна мать, и подделка не годится.

— Твоей мамы здесь нет, детка, — шепчу я.

— Папа!..

— Папа ненадолго вышел. За «Рисовым чудом».

О Господи! Я понимаю, что это моя вина. Мороженое. Из-за мороженого у мальчика случился ужасающий приступ диареи.

— Я здесь, Уильям. Я здесь. Я тебе помогу. Я могу тебе помочь.

— Я тебя не хочу! Ты не моя мама! Я хочу маму! Хочу маму! — Он вырывается, дрыгает ногами, лягается изо всех сил и попадает мне в живот. Охнув и согнувшись от боли, я падаю на колени.