Книга Любовь и прочие обстоятельства, страница 52 – Эйлет Уолдман

— Прости, что опоздали, — оправдывается мама. — Мы понятия не имели, что в воскресенье в эту сторону едет столько машин. Ну и парковка… Ты же знаешь отца, он не в состоянии просто поставить машину. Мы ездили и ездили кругами. Я боялась, что мы вообще все пропустим. — Она тараторит, давая мне время опомниться от изумления. Я удивлена тем, что отец здесь, что они вместе.

— Откуда ты знаешь о Марше памяти? — спрашиваю у папы.

— Я рассказал, — спокойно заявляет Уильям.

Он раскачивает дедушкину руку туда-сюда. Я тоже так делала, когда была маленькой.

— Ты?

— Я недавно звонил, — встревает отец. — Разве Уильям тебе не сказал? Помнится, вы собирались в сосновый питомник.

— Мы не собирались в питомник. Это ты предложил нам туда пойти. Но мы пошли в Рэмбл.

— И к Гарлем-Меер, — зловеще добавляет Уильям. Потом смеется и ныряет у отца под рукой, точно танцует кадриль.

Папа тянет Уильяма обратно и несколько раз крутит на месте. Наверное, они единственные, кто сейчас танцует и смеется, и я мечтаю, чтобы они перестали.

— Уильям рассказал мне о Марше памяти. Когда я узнал, что твоя мать собирается сюда, то подумал: «Старина Гринлиф, ты должен присоединиться к семье. В конце концов, когда ты в последний раз видел, как в парке зажигают фонари?»

— Я тоже это сказал, — кричит Уильям. — Я сказал, что хочу пойти, потому что никогда не видел фонари в парке!

— Ты не хочешь приколоть звезду, детка? — спрашивает мама.

Я смотрю на картонную звезду в своей руке. Я так крепко сжимаю ее, что помяла один лучик. Пытаюсь его разгладить, но складка остается. Я прикалываю звезду к груди, согнутый лучик торчит под углом.

— У меня только четыре свечки.

— Я возьму еще одну, — решает Джек. Через минуту он возвращается, и мы начинаем пристраивать бумажные конусы, чтобы защитить огоньки от ветра.

Через несколько минут по толпе проносится шелест, предвкушающее гудение. Женщина со списком, мать Уильяма, который отправился в мир иной посреди ночи, как Изабель, громким и чистым голосом провозглашает:

— Добро пожаловать на Марш памяти. Скоро мы начнем. Мы пройдем мимо фонтана Вифезды, а потом в северную часть парка. Если вы по какой-либо причине отстанете от группы, то найдете нас в конечной точке, возле лодочного пруда, у статуи Ганса Христиана Андерсена. Напоминаю вам: мы стараемся соблюдать тишину до самого окончания прогулки, когда пройдут традиционное чтение стихов и церемония прощания.

Толпа медленно рассасывается и вьется по дорожке. Мой отец держит Уильяма за руку, и время от времени они перешептываются. Уильям шепчет громче, чем актер на сцене. Это специальный шепот, чье предназначение — быть услышанным даже на галерке. Горбоносый мужчина в красивом пальто несколько раз строго смотрит в нашу сторону. Наконец жена берет его под руку, и они оба ускоряют шаг, отдаляясь от нас.

— Ш-ш-ш, — обращаюсь я к отцу.

— Ребенок не знает, кто такой Дэниэл Уэбстер, — сообщает тот.

Мы минуем бронзовую статую хмурого оратора. Уильям копирует его позу, закладывая руку за лацкан пиджачка, и мой отец смеется. Он поклонник Дэниэла Уэбстера. Он коллекционирует биографии великих юристов — Кларенса Дэрроу, Оливера Уэнделла Холмса, Луиса Найзера.

— Шелдон, — шепчет ему мама. — Шелли, тише. Ты мешаешь другим.

Джек обнимает меня, притягивает к себе и легонько целует в висок. Мы идем по направлению к Ангелу вод.

Уже темнеет, и фонари в стиле модерн светятся оранжевым. Ступени длинной лестницы, ведущей к фонтану, покрыты ледком, и мы наступаем в следы тех, кто прошел впереди, — осторожно, чтобы не поскользнуться. Я оборачиваюсь и гляжу на маму, которая идет позади. Она в зимних сапогах на толстой резиновой подошве и шагает увереннее, чем я.

Все замирают у фонтана, огоньки свечей отражаются в воде. В центре возвышается огромная бронзовая статуя — крылатая женщина, которую поднимают вверх четыре херувима, кудрявые младенцы, похожие на тех, что покинули нас. Я стою между Джеком и мамой и жду, когда мы двинемся дальше. Жду, когда начнется процесс исцеления и перерождения. Я топаю ногами, чтобы не замерзнуть, и у меня гаснет свечка.

— Черт, — бормочу я.

Джек позволяет мне зажечь свечу от своего фитилька.

Я поворачиваюсь к фонтану. Вокруг снуют добровольные помощницы в футболках и раздают носовые платки. Много заплаканных лиц, кое-где слышатся рыдания. Я не сразу нахожу в толпе Уильяма и папу. Они стоят возле озера и бросают камушки в воду. Марш продолжается. Я сосредоточиваюсь, пытаясь что-нибудь почувствовать — быстро, прежде чем станет слишком поздно. Пора освободиться от чувства вины, которое гнетет меня, точно кирпич в желудке. Я пытаюсь вообразить себе Изабель, но вижу лишь детское личико, мягкое и бесформенное, слишком похожее на остальные детские лица, чтобы я могла увидеть его отчетливо. Вместо этого я думаю об Эмме Стеббинс, которая, как говорят, создала эту скульптуру в честь своей возлюбленной, актрисы Шарлотты Кашмэн, умершей от рака груди. Я слышала, что у ангела такая же огромная грудь, как и у Шарлотты, которая впоследствии перенесла все ужасы мастэктомии XIX века. Но бюст Шарлотты Кашмэн и скульптура Эммы Стеббинс не те вещи, о которых мне сейчас положено думать.

— Идем, — шепчет Джек.

Неизменно заботливый, он ведет нас с мамой дальше, держа под руку. Когда мы минуем фонтан и направляемся дальше по дорожке, я оглядываюсь в поисках отца и Уильяма. Их нигде не видно.

— Где они? — спрашиваю я.

Джек смотрит в сторону озера и лестницы.

— Что такое? — спрашивает мама. Она по-прежнему говорит шепотом, хотя большая часть людей уже прошли мимо и движутся теперь к лодочному пруду.

— Папа! — кричу я. — Папа! Уильям!

— Оставайся здесь, — велит Джек.

Он взбегает по лестнице, окликая сына. Впрочем, на поиски не уходит много времени. Уильям и мой отец не намереваются играть в прятки, а потому не ушли далеко. Они стоят в Аркаде, в туннеле у подножия лестницы.

— Ноно пойдет со мной в зоопарк, где будут снимать фильм про Лилу. — Уильям топает, высоко поднимая коленки. — Мы учимся танцевать чечетку.

— Помнишь, мы с тобой танцевали чечетку, как Лила и сеньор Валенти, когда ты была маленькая? — спрашивает папа.

— Давайте догоним остальных, — предлагает Джек.

— Прости, — сокрушается папа. — Похоже, мы с Уильямом отвлеклись.

В туннеле темно, и все наши свечи погасли.

Я чувствую, как во мне нарастает стыд, который я подавляла так долго. Теперь я изливаю его на отца, потому что у него тоже есть повод стыдиться.

— Что вы вообще тут делаете? — спрашиваю я.

— Мы не хотели нарушать торжественную обстановку своими выходками, — отвечает папа. — Вот и решили, что будет лучше попрактиковаться здесь, в Аркаде.