Книга Нежный защитник, страница 84 – Джо Беверли

Она готова была уцепиться за любую возможность, и они обсудили все, что приходило им в голову. Но для составления каких-то определенных планов оставалось слишком много неизвестных обстоятельств.

Она должна будет действовать и принимать решения на свой страх и риск, а ему ничего не остается, как ждать избавления.

Его вера в ее способности даже пугала Имоджин. Она хотела напомнить, что всего две недели назад самым важным решением в ее жизни был выбор синего или алого платья. А самым близким знакомством с жестокостью стала потеря любимого кречета.

Но она промолчала, потому что оставалась их единственной надеждой, их последним шансом победить Уорбрика и спасти им обоим жизнь.

Она решила отвлечь его от тягостных мыслей.

— Расскажи, как ты стал наемником?

— Я встретился с отцом. После этого мне стало ясно, что я никогда больше не потерплю над собой власти такого человека и не смогу подвергнуть своих близких подобным издевательствам. Вот почему я считаю, что подвел тебя.

— Не каждому человеку дано избежать страданий. Возможно, такова воля Божья.

— В бессмысленной жестокости нет и не может быть Божьей воли, — отрезал он. — Тебя не удивит, если я скажу, что меня собирались сделать монахом?

— Монахом? — Она извернулась, всматриваясь в сумерках в его лицо. — Наверное, для тебя это было хуже смерти? — Имоджин не могла представить Фицроджера, живущего по законам святой обители. Бедность, смирение и бесконечные посты.

— Я был счастлив, — возразил он. — В монастыре мне было так хорошо, как нигде в этом мире. Все шло по заведенному порядку, все подчинялись одной дисциплине, и у меня была возможность учиться.

«Так хорошо, как нигде в этом мире». Это больно ранило ее самолюбие, хотя трудно было представить, что кровавый хаос, в каком они оказались после свадьбы, мог быть ему приятен.

— Так почему ты там не остался? — спросила она.

— Монастырь находился в Англии. Родные моей матери, и я вполне их понимаю, постарались отправить меня как можно дальше от дома. К несчастью, это приблизило меня к отцу. Он не желал иметь меня под боком и приказал аббату выгнать меня из монастыря. Аббат был вынужден выполнить приказ.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Тринадцать. Трудный возраст. Я был в ярости от такой несправедливости. И вместо того, чтобы вернуться во Францию, я сбежал и добрался до Клива, чтобы потребовать правосудия.

— О Господи! — Имоджин болезненно поморщилась. — И что же дальше?

— В точности то, чего и следовало ожидать, — ответил он с едва заметной усмешкой. — Роджер не был таким негодяем, как Уорбрик, но сердце у него было каменное и напрочь лишено жалости и сочувствия. Когда я посмел с ним спорить, он меня высек. Когда я не заткнулся и после этого, он кинул меня в каменный мешок.

Он говорил почти спокойно, но Имоджин чувствовала, какой ценой дается ему это спокойствие.

— Что он надеялся этим добиться?

— По-моему, он в буквальном смысле собирался сгноить меня там, чтобы навсегда забыть о моем существовании. Хотя теперь мне кажется, что скорее всего он хотел забыть о том, что я собой олицетворяю. Из признанных им детей у него остался один Хью — несчастный жестокий заморыш. Роджер был жесток, но он никогда не был слабым. Его вторая жена оказалась бесплодной и равнодушной бабой, но отнюдь не собиралась на тот свет. Вряд ли он был счастлив.

— Тебе его жалко?

— Нет, — с силой произнес он.

Наступившая после этого тишина была весьма красноречивой.

Имоджин боялась, что теперь, подобравшись к самой темной части истории, Фицроджер прекратит свой рассказ. Она не хотела, чтобы он замолчал. Она хотела вместе с ним пережить те беды, что оставили в его душе столь глубокие шрамы.

Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и снова заговорил:

— Мое детство нельзя было назвать безоблачным, но дома и в монастыре я был сыт и более-менее ухожен. А каменный мешок… Я как будто в один миг попал в настоящий ад.

Они бросили меня на глубину десяти футов, так что я весь покрылся синяками и ссадинами. Это был простой колодец, в котором я не мог даже вытянуть руку на всю длину. На полу чавкала зловонная жижа. Вскоре она стала еще зловоннее из-за моих испражнений. Я был уверен, что задохнусь от этого запаха, но этого не произошло. Тьма была кромешной, и хотя умом я понимал, что люк где-то очень высоко, мне казалось, что он опускается на меня, чтобы раздавить…

Его передернуло. Имоджин погладила его по щеке, не зная, что сказать.

— Я плакал. Я кричал. Я молил о пощаде. Я совсем не был храбрым.

— Тебе было всего тринадцать лет, — постаралась она утешить его. — В этом возрасте я устраивала истерику из-за простой царапины на пальце.

— И все же в четырнадцать лет, когда ты сломала руку и тебе вправляли кости, ты даже не охнула.

— Откуда ты знаешь? — удивилась она.

— Я захотел узнать о тебе все, — ответил Фицроджер, проведя пальцем по ее подбородку.

Она не знала, как к этому относиться. Какую цель он преследовал?

— Рука болела так, что от истерики все равно не было никакого проку, — призналась она. — Тебе это понятно?

— Да, и вдобавок ты знала, что тебе стараются помочь. А я знал, что Роджер желает мне смерти.

— Как же тебе удалось выжить?

— Его слуги решили меня подкормить. — Он передернул плечами. — Они все ненавидели Роджера и Хью, а один малый говорил мне потом, что я похож на отца, а значит, его родной сын. Трудно сказать, что ими двигало. Освободить меня они не отважились, но стали приносить еду.

— Святой Иисус! И сколько же ты там просидел?

— Вечность. Я потерял чувство времени, и только потом прикинул, что прошло около месяца. Однажды Роджер решил съездить в Лондон. Тогда они вытащили меня из мешка, а вместо меня кинули туда скелет свиньи, чтобы обмануть Роджера, если он потрудится взглянуть, что со мной стало. Насколько мне известно, ему даже в голову это не пришло. — Она почувствовала, как он пошевелился под ней, прежде чем добавить: — Кости все еще лежат на дне этого мешка. Я сам видел их пару месяцев назад.

Столь откровенная жестокость потрясла Имоджин до глубины души.

— Он ни разу не вспомнил о сыне, которого обрек на такую жуткую смерть? И даже не взглянул на его останки? Ведь он не мог не понимать, что ты действительно его сын!

— Кто знает, что было у него на уме? Позднее я иногда мечтал о том, что силой заставлю его признаться… — Он глубоко, прерывисто вздохнул.

— Что ты сделал, когда освободился? Вернулся домой?

— Нет. Там меня не ждало ничего хорошего. Я решил стать воином.

— Но это не так-то просто. — Имоджин подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо.