Онлайн книга «Последняя принцесса Индии»
|
– Я. – Только ты. Ты должна стать дургаваси. Твой отец дважды спас мне жизнь в Бирме. Я перед ним в долгу. Папа никогда мне об этом не рассказывал. Мне хотелось задать Шиваджи вопрос, но в этот момент взгляд его был слишком суров. На Раджа я забралась с третьей попытки. Я ощутила огромное облегчение, когда урок закончился, а мерин не попытался сбросить меня с седла. В тот вечер папе в его спальню принесли горячую тахари [35], а нам с сестрой велено было уходить из кухни. Ануджа уставилась на горшок, полный риса и картофеля. Ноздри ее вдыхали запах чеснока и гороха. – Я хочу есть. Улыбка бабки была тонкой и острой, словно лезвие моего скимитара. – Тебе следовало хорошенько подумать, прежде чем идти сегодня за этим грязным животным. Ануджа не поняла. – За что? – тонюсеньким голоском спросила она. Я слегка подтолкнула сестру в сторону моей комнаты. – Мы будем читать, – сказала я с напускной беззаботностью. – Пища для разума вместо пищи для живота. Когда мы вошли в мою комнату, я взяла с полки «Сказки братьев Гримм». Это сокровище папа подарил мне на десятый день моего рождения, сказав, что книга из Джханси. – «Золушку» или «Белоснежку»? – спросила я. – «Рапунцель»! Я принялась читать сказку, надеясь, что сестра забудет о голоде и заснет. Ее глазенки уже начали закрываться, а ресницы отбрасывали тени на щеки, когда бабка распахнула дверь. Она несла поднос, на котором стояла миска, прикрытая крышкой. – Тахари! – воскликнула Ануджа. Она бросилась к дади-джи и обняла ее за ноги. – Прочь! Сестра тотчас отпрянула. Это было не тахари. Миска для тахари была сравнительно небольшой. – Встать. Мы повиновались. Бабка подняла крышку и принялась сыпать ложкой соль из миски на пол. – На колени. Когда никто из нас не сдвинулся с места, бабка пригрозила: – Поднимите подолы ваших курт и становитесь на колени, иначе я возьмусь за палку! Я первой подняла подол и подала Анудже пример повиновения. Затем я стала коленями на соль. Когда Ануджа последовала моему примеру, ее нежной кожице сделалось больно, и сестра вновь поднялась. – На колени! Бабка схватила ее за руку и заставила опять опуститься коленями на соль. Не будь папа глухим, он бы услышал плач Ануджи, даже если бы сейчас стоял посреди соседского поля. – Вы будете стоять, пока я не вернусь. Слезы бежали ручейками по щекам Ануджи. Ее плач превратился в истерику. – Дади-джи! – воскликнула я. – Она задыхается… – Молчать! А не то я завяжу тебе рот! – пригрозила Анудже бабка. Я посмотрела на сестру и округлила глаза, стараясь, чтобы она поверила: такое возможно. Бабка вернулась спустя час. К тому времени Ануджа выплакала все слезы, но я знала, что не смогу рассказать об этом отцу. Если я проговорюсь, бабка будет терпеливо ждать, чтобы позже, когда меня примут в дургаваси рани, наказать сестру, вновь поставив ее на соль. А может, сделает с ней что-нибудь похуже. Я отнесла сестру на чарпаю в ее комнату и дала напиться воды. – Почему дади-джи так меня ненавидит? – Она тебя не ненавидит, – тихо произнесла я. – У нее была очень трудная жизнь. Это сделало дади-джи раздражительной и злой. Я подняла одеяла и подождала, пока сестра под них заберется. – Помнишь котенка, который приковылял к нам во двор в прошлом месяце? – Тот, со сломанной лапкой? – Да. Что случилось, когда ты хотела прикоснуться к его лапке? – Он меня укусил. – С дади-джи то же самое. Боль делает нас несчастными и злыми. – А что у нее болит? «Ничто», – пронеслось у меня в голове. У нее был любящий сын, добрые соседи и достаточно еды. – Ее боль не внешняя, как у котенка, она вот тут. – Я прикоснулась к груди Ануджи в области сердца. – Когда болит там, эту боль просто невозможно унять. – Значит, она всегда будет злой? Я задумалась. Может, лучше солгать? Но какой в этом смысл? – Да, боюсь, что всегда… Глава 5
1850 год Когда в Барва-Сагаре женщина празднует свое шестнадцатилетие, обычно готовят праздничный обед, который она делит с мужем. Дом ее свекра украшают цветами. Муж по традиции делает ей небольшой подарок, например, преподносит новый гребень или нарядное сари. Поскольку дома свекра, украшенного розами, у меня не было, пришлось отпраздновать мое шестнадцатилетие, не получая, а даря подарки. Ануджа стояла у моей кровати. Я вытащила из корзинки небольшой сверток, который спрятала еще несколько недель назад. Глаза девочки расширились. С болью в сердце я подумала, что передо мной стоит семилетняя копия мамы. – Это тебе, – сказала я, протягивая сестре завернутый в ткань подарок. Ануджа пощупала края подарка. – Дневник? Как у тебя? – предположила она. Я научила Ануджу читать и писать, когда ей исполнилось шесть лет. – Разверни. Девочка развернула ткань и взяла в руки книгу. – Дневник! – воскликнула она. Я отрицательно покачала головой. – Полистай. После того как Ануджа прочитала несколько строк, ее глаза наполнились слезами и покраснели. На этих страницах было записано все, что я помнила о маме. Там были хорошие и плохие воспоминания, записи о том, как мы сидели в тихом месте, а мама пела раги в честь Шивы. – Спасибо, Сита! Спасибо! – Ануджа обняла меня так крепко, как только могла. – Но почему? Сегодня же твой день рождения! – Мама-джи гордилась бы тобой. Мне хочется, чтобы ты побольше о ней узнала. – Когда ты пройдешь все испытания, – вдруг произнесла Ануджа, – ты будешь приезжать ко мне в гости? – Конечно, буду. Мы никогда надолго не расстанемся. «Если вообще когда-либо будут эти самые испытания», – пронеслось в моей голове. – Обещаешь? Сестра смотрела на меня мамиными глазами. – Да. А теперь пришло время пуджи. Я провела ее в комнату для совершения пуджи и позвонила в колокольчик, чтобы боги узнали о нашем приходе. Затем мы опустились на колени перед ликами Дурги и Ганеши. Я произносила мантру в честь Дурги. Мы дотрагивались до ступней богов правой рукой, а затем кончиками пальцев касались наших лбов. Наконец я подожгла две палочки благовоний и помолилась о том, чтобы день прошел гладко и, как обычно, чтобы час состязания настал побыстрее. |