Книга Тайна имения Велл, страница 100 – Кэтрин Чантер

– Думаешь, она до сих пор верует? – вслух спросила я, стараясь разобраться в словах Дороти, осознать их значение и цель, которую она перед собой ставила.

– Конечно она верует. Мы все веруем, Рут, ты тоже веруешь. Во всем виновато то, что ты так долго жила в одиночестве.

Она возвышалась надо мной.

– А Дороти знает, что случилось? – подняв голову вверх, произнесла я.

– Не мучь себя. Дороти тебя любила и уважала. Если бы она могла, то помогла бы давно. Ей не надо все знать о Люсьене.

Она произнесла его имя. Ее язык соблазнял меня впасть в грех разными способами. Моя вина в том, что я поддалась искушению. Но услышать сейчас его имя… Пришло время все это прекратить.

– Но я-то не знаю, Амалия. Даже если я тебя после возненавижу, я должна знать.

Сипуха закричала из глубины Веллвуда. Где-то в Хеддиче или, возможно, чуть дальше ей ответила конкурентка.

Амалия присела рядом со мной.

– Ненависть, любовь и вновь по кругу. Рут, ты дрожишь. Уже становится прохладно. Можно я тебя обниму?

– Не приближайся ко мне. Я тебе не доверяю.

– Тебе и не надо мне доверять. Ты должна довериться Розе. Возьми себя за руку.

Бабушкины шажки… ^[43] жмурки… Ее рука медленно потянулась к моему лицу. Грязные ногти нацелились на шею. Кисть извернулась. Пальцы сжались. Амалия погладила мою шею своими грязными пальцами… раз… другой… Я отдернула голову. Ее прикосновения были легки, как перышки, и болезненны, словно порез лезвием бритвы. Мои глаза закрылись от боли, опустошившей меня. Амалия подалась вперед, желая, по-видимому, что-то мне сказать. Ее рука, скользнув по шее, опустилась мне на ключицу. Те самые руки. Я этого не позволю. Внезапно все мои мысли разом пропали. Я превратилась в сплошную соматическую нервную систему. Гиппокамп ^[44] знал эту женщину очень хорошо. Каждый нерв в моем теле вопил: «Нет!» Ноги подняли меня с бревна. Кисть ударила плашмя. Рука оттолкнула. Зубы вцепились бы в нее, если бы могли. Глаза видели, как она поднимается, теряет равновесие, падает… Уши слышали, как ее тело грузно падает на безжизненную землю.

Амалия довольно долго лежала без движения. Я подумала, что могла сильно ее ударить. Свеча и ее тело превращали нашу встречу в подобие похорон. Это будет ее прощальным подарком. Она лежала лицом вниз среди опавшей листвы. Я крадучись двинулась к ней. Сердце громко стучало в груди. Я присела на корточки. Да, я заметила, как быстро, но едва заметно поднимаются и опускаются ее плечи. В тиши жаркой ночи я расслышала ее затрудненное дыхание. Наконец, словно мифическое животное, Амалия очнулась. Она уперлась в землю сначала одной рукой, затем другой, оттолкнулась, встала сначала на четвереньки, потом, слегка покачиваясь, на колени.

– Хочешь узнать, как я это сделала и почему? – прошептала она.

Амалия облизала себе губы. Лицо ее приобрело пепельный оттенок. Ее стошнило. Амалия страдала. Я придержала ее красивые волосы, чтобы рвота их не забрызгала. Я положила руки на ее вздымающиеся и опускающиеся плечи. Теперь Амалия показалась мне ужасно слабой и больной, но она все же потянулась за своим рюкзачком. Встряхнула его. Что-то звякнуло. Я заметила белую эмаль и поняла, что там у нее кружка. Ползком женщина добралась до озерца и окунула кружку в воду. Она пила, и ее рвало, снова пила, и ее снова рвало. Утолив наконец свою жажду, она возблагодарила Розу за воду и протянула мне кружку.

Когда я отрицательно покачала головой, Амалия осела, явно лишившись остатков сил. У меня выдалась минутка поразмышлять. Теперь я поняла, что Дороти для меня сделала. Она, находясь далеко, подготовила эту встречу, стала продюсером и режиссером этого спектакля. Ее письмо пригласило Амалию на прослушивание, и та приняла приглашение. Я знаю мои строчки. Я должна только преодолеть боязнь сцены и говорить.

– Зачем? – спросила я.

Звук воды, выливаемой из кружки обратно в Веллспринг, был громким, но еще громче была тишина. Медленно, очень медленно Амалия поднялась на ноги. Последняя капля упала. Свеча потухла.

– Зачем? – повторила я.

Вопрос напугал меня. Я пошла прочь от ответа к противоположному берегу озера, который был изучен мной куда хуже. Я не знала, где там корни высовываются из-под земли и где под моими ногами барсучьи норы.

Она увязалась за мной.

– Такова была воля Розы, – произнесла Амалия. – Я совершила это ради правды, ради тебя.

Догнав меня, она порывисто остановилась на расстоянии вытянутой руки. Голос ее понизился. Казалось, она с трудом выталкивает слово за словом.

– Я не убийца, Рут. Разве мир считает Бога детоубийцей за то, что Он пожертвовал собственным сыном?

Она тяжело сглотнула. Слова давались ей с большим трудом.

– Я не убивала Люсьена, Рут, я его освободила. Он не страдал. Я дала ему больше, чем могла дать ты. Когда воды сомкнулись над ним, Велл освободился, подобно Розе Иерихона, сначала сухой, а затем возвращенной к жизни, расцветшей. Теперь он счастлив, Рут, я это точно знаю. Роза любит меня за это. – С трудом переведя дух, она продолжила: – И тебя тоже любит. Роза любит нас обеих.

Амалия вошла в черные воды озера, и те возмущенно заволновались, сердясь на то, что их потревожили, обрушились на покрытые мхом камни у берегов.

– Сегодня Успение.

Она зачерпнула ладонями воду и принялась подбрасывать ее в воздух. Это была бессолнечная часовня. Свет не отражался в падающих каплях, поэтому радуги тоже не было.

– А ты, ты тоже стала свободной, Рут. Теперь ты сможешь стать той, кем должна стать, сможешь полностью посвятить себя Розе и быть со мной.

Освещенная неясным лунным светом, Амалия стояла с поднятыми вверх руками, словно разрушающаяся статуя фонтана. Ее голова была откинута назад. Она пребывала в хорошо знакомом мне экстазе. Волна ее волос струилась вниз.

– Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!

Внезапно, словно кто-то перерезал веревочки, на которых она держалась, Амалия вся ссутулилась, опала и с видимым трудом побрела из воды, оставляя после себя мокрый след, посверкивающий в лунном свете. Теперь она представляла собой бледное сгорбленное существо, измазанное в грязи илистого дна и тине. У нее больше не осталось против меня оружия.

Я продолжала стоять.

– Амалия! Он был всего лишь маленьким мальчиком.

Я смотрела на нее сверху вниз. Никаких больше игр. Остаются лишь голые факты.

– Это было неправильно. Согласно закону любого Бога это было зло.

Она потянулась, желая ухватить меня за лодыжки, но я оказалась проворнее.