Онлайн книга «Спасая Амели»
|
Она молилась и ждала его возвращения – но живого-здорового, прежнего Фридриха, а не этой оболочки. Он не смотрел на нее, казалось, не слышал ее, даже не понимал, что она рядом. В первую ночь Лия закрыла дверь спальни и легла рядом с мужем. Он так и не открыл глаза, а она так и не уснула. Настало утро. Лия поднялась, умылась, оделась. Потом умыла и одела мужчину, разделившего с ней ложе, натянула на него через голову свежую сорочку, просунула руки в рукава. Поменяла испачканные простыни. Но она отказывалась верить, что это и есть Фридрих. Она стиснет зубы еще на один день, на большее просто не было сил. «Завтра – может быть, завтра – он откроет глаза и увидит меня». 40 Убедить главного редактора вернуть его в Мюнхен в начале декабря оказалось проще, чем Джейсон себе представлял. Редактора поразил сенсационный материал Янга о неудавшейся попытке покушения на Гитлера в мюнхенской пивной. Сразу после восторженного выступления с речью перед ветеранами в годовщину «пивного путча», которая вызвала многочисленные «Heil Hitler!», фюрер ушел, живой и здоровый, всего за несколько минут до взрыва бомбы. Несмотря на арест в Обераммергау и последующее избиение, Джейсон наслушался достаточно в кругах СС, чтобы описать события в пивной под новым углом, так сказать, изнутри. Фокус был в том, чтобы статью напечатали, чтобы она прошла цензуру. Но в любом случае материал, собранный Джейсоном «на поле боя», поднял журналиста в глазах главного редактора. Второй фокус – выйти из редакции, минуя Элдриджа, убедить коллегу в том, что у него нет скрытых мотивов и припрятанного в рукаве потрясающего осведомителя из Мюнхена. И не имеет значения, что синяки еще не сошли с лица Джейсона, челюсть до сих пор саднила, когда он брился, а три сломанных ребра едва не заставляли его сгибаться пополам. – Ну и кто же из нацистов у тебя в кармане? – допытывался Элдридж. – Кого ты имеешь в виду? Того, кто избил меня до полусмерти? Или того, кто оттащил его от меня? Выбор за тобой. А могу назвать и обоих. – Джейсон засунул печатную машинку в футляр. – Я говорю о том, который «слил» тебе информацию о бомбе, заложенной в пивной для Гитлера. О том, кто послал тебя в нужное место в нужное время, чтобы ты написал сенсационный материал. А может быть, о том, кто звонил тебе вскоре после твоего отъезда? Сердце Джейсона замерло. «Сюда звонил Шлик? Вот как он узнал – вот почему приехал с обыском. Он следил за мной. Я мог вывести его прямо на Рейчел и Амели! Я мог…» Янг заставил себя закрепить машинку ремнями, закрыл дорожный кофр, щелкнул замком. «Оставайся невозмутимым – дыши – относись ко всему проще». – И что ты ему рассказал? Велел ехать туда и избить невиновного? Наверное, он раскопал что-то ужасное – например, что фрицы недовольны нормой на мясо в тылу. Давай отправим письмо лично фюреру. Поучим его. – Очень смешно! Джейсон поморщился, осторожно продел руку в рукав. – Я вообще известный шутник. – И что дальше? О чем ты будешь писать? – О рождественских ярмарках – о церковной утвари, резных фигурках на сюжет «Рождества Христова», о колокольчиках, пиве, немецкой выпечке, которая потом откладывается у тебя на талии, – иногда нужно бросать вызов организму. Все любят немецкие рождественские ярмарки, и маловероятно, что Адольф Гитлер станет выступать там с речью. Значит, мне больше ничего не грозит. – Джейсон нахлобучил шляпу, лихо сдвинул ее набок, но даже это простое действие заставило его поморщиться. – С этих пор все выдающиеся речи рейхсканцлера – твои. Я сыт по горло этими «Heil Hitler!». – Договорились. – Элдридж явно не верил коллеге. – А сам ты уходишь на покой в мир баварских сказок. – Вся слава достанется тебе, старина, – забирай! И веселого Рождества. Джейсон, не оглядываясь, протиснулся в дверь, надеясь, что Элдридж поверил ему… но готов был держать пари, что на этом доносчик не успокоится. * * * Воодушевленный курат Бауэр спешил вверх по холму к дому фрау Брайшнер. Еще три месяца назад он и подумать не мог, что станет просить тихую, неприметную фрау Гартман о таком одолжении, но три месяца назад он не знал, что она способна организовать непослушных хулиганов в детский хор и превратить их в стройные ряды поющих херувимов. Священник не знал, что она способна прятать хнычущих детей в ящиках или каким-то образом связана с женщиной постарше, севшей с ними в один поезд. С женщиной, которая спасла их обоих, устроив переполох, с женщиной, которая удивительным образом была похожа на Лию Гартман, особенно глазами. Для него Лия Гартман была святой. Но она отказала. – Я могу только ухаживать за Фридрихом и репетировать с детским хором. Мне очень жаль, отче, но я ничего не смыслю в театре, в постановках. Я умею лишь петь. – Речь идет не о какой-то серьезной подготовке, скорее о том, чтобы чем-то занять детей. И… – священник вгляделся в ее глаза, – и о том, чтобы провести по городу еврейских детей среди толпы беженцев. Как будто они тоже дети немецких солдат, сбежавшие из города. Им нужно немного практики и немного счастья дважды в неделю. Лия покачала головой. – Понимаю, что подвожу вас. Но я просто не… – Это я должен просить прощения, фрау Гартман. Я всего лишь подумал, что у вас могут быть скрытые таланты, которые вы еще не продемонстрировали. Мне следовало понимать: то, о чем я прошу, невозможно – на вас и так достаточно свалилось. – Он колебался. – У вашего мужа никаких улучшений? Лия прикусила губу. – Я надеюсь… каждый день. Бабушка сжала плечо внучки. – Мы обе надеемся и молимся. Курат кивнул. – Тайны Господа… Я не всегда их понимаю. – Он с усталым видом отхлебнул травяной чай, который поставила перед ним бабушка. – Отче! – обратилась к священнику Хильда. Он поднял голову. – А как скоро вам нужен человек, чтобы начать уроки театрального мастерства? – Через неделю, максимум через две. Это должен быть человек, которому я мог бы доверить наблюдение за тайными гостями, – задачка посложнее, чем просто найти учителя. – Курат пожал плечами. – Если честно, здешних детей нужно больше нагружать. Безделье к добру не приводит – вы сами знаете. – Он улыбнулся. – Признайтесь мне, фрау Брайшнер, вы подумываете взяться за преподавание? Хильда засмеялась. – Nein, отче. Мои кости слишком стары, а нервы слишком расшатаны для десятка херувимов. Но мне кажется, что Лия подумает еще раз. – Бабуля, ты же знаешь, что я не могу… – Я знаю, что ты думаешь, будто не можешь. Давай поговорим об этом за ужином. Все тщательно взвесим. Я могла бы присмотреть за Фридрихом, даже покормить его, пока ты будешь на занятиях, точно так же, как я поступаю, когда ты занимаешься с хором, и… |