Онлайн книга «Только ты»
|
– Оп-па, – сказал старший, прочистив горло, – капец! Ну… мать твою… ее только и не хватало! Теперь… Ну точно, бл…дь, останемся без премии! – Товарищ сержант, – тронул его за плечо второй, – а может, она того… живая еще? Может, «скорую» вызывать? Этот недавно пришедший в их отделение щуплый салага был совсем зеленый и еще не видел того, чего насмотрелся за пять лет службы он, сержант Зозуля. Девка была мертвая – мертвей не придумаешь. – Ну, пойди посмотри, – саркастически разрешил он и сплюнул. Мелкий, белобрысый рядовой милиции Костюченко осторожно подошел к трупу и заглянул женщине в лицо, отодвинув юбку. – Задушили, похоже, – вернувшись, доложил он, судорожно сглатывая набегающую горькую слюну. – Может, маньяк? – Типун тебе на язык, накаркаешь еще! – зло сказал его непосредственный начальник. – Ну что, бригаду будем вызывать? Бл…дь, остались мы с тобой без премии! Шестой глухарь за три месяца! И все, мать его, в нашу смену! – А почему именно мы? – нервно поинтересовался младший. – Другим тоже навешают пендюлей, не переживай. – А может, по особо тяжким заберут? – с надеждой в голосе поинтересовался Костюченко. – Тут же убийство? И с изнасилованием, похоже… – Может, и заберут… Никого не найдут, а потом скажут – Зозуля с Костюченко труп нашли и все следы затоптали! И опять мы крайние окажемся! – Мы ж ничего не топтали! – А нам и не надо! Знаешь, что плохому танцору мешает? Если найдут – они молодцы, премию получат. А не найдут… Эх, чего он ее не на той стороне парка замочил? Там уже не наш район… – Товарищ сержант, – неожиданно сказал младший, – а давайте мы ее туда перевезем? – Ты че, сдурел?.. – Сержант полез за сигаретами. – Курить будешь? – предложил он. – Давайте. Они затянулись. Курили молча, повернувшись спинами к трупу женщины с шевелящимися, как будто живыми еще волосами. Деревья парка стояли выбеленные полной луной и отбрасывали длинные тени. Было самое глухое ночное время – между двумя и тремя пополуночи. Сержант выбросил окурок, вернулся к машине и посмотрел вдоль улицы. Из края в край не было никого, даже фонари не горели – их вырубили ровно в двенадцать, как и полагалось. Он вернулся назад, где находчивый Костюченко переминался с ноги на ногу, ожидая команды. – Машину испачкаем, – неуверенно бросил сержант. – Так крови ж нет, – почему-то шепотом сказал Костюченко. – А как лежала, так и положим… – Стели брезент. И перчатки давай, а то наследим еще, самих посадят… – Перчаток нет, – с сожалением доложил рядовой состав. – Давайте как-нибудь так… осторожненько… Да, вот туфли ее… – Он, прихватив через край форменной рубашки, поднял с земли легкие изящные лаковые босоножки. – Бросай сюда. И пошарь еще в кустах, чтоб ничего не осталось. – Ага. Вот сумка. Повываливалось все… Зозуля посветил фонарем. Действительно, сумка открылась, и содержимое высыпалось на землю, перемешалось с начавшей опадать листвой. «Должно быть, отбивалась сумкой», – подумал он. – Иди брезент расстилай, – велел он, – а я пока соберу… Обернув руку носовым платком жертвы, он сгреб в сумочку мелкую россыпь предметов: помаду, какие-то бумажки, ключи, пудреницу. Смартфон у покойницы был новенький, из дорогих. Оглянувшись – Костюченко возился внутри машины, – сержант быстро выключил телефон и сунул его в карман. Туда же спрятал и туго набитый кошелек – дамочка, похоже, была не из бедных. – Цветы брать? – напарник возник из кустов с букетом. Сержант с сомнением посмотрел на три черно-красные розы, лепестки которых по краю были покрыты позолотой. Бл…дь, и веник еще тут! Должно быть, задушенная девка возвращалась со свидания или с вечеринки. – Может, это и не ее, – предположил он. – А если ее? Свежие совсем… – Все равно выбрось, – велел старший. – А вдруг это убийца ей подарил? По букету его и найдут? Может, отпечатки на целлофане?.. – Сериалов насмотрелся? Ладно, кинь в машину, потом разберемся. Берись за тот конец. Ну, взяли! Они донесли тяжелый сверток до высокого бордюра. – Так, ложи пока! – скомандовал сержант, опуская на землю свой конец страшного груза. Он еще раз выглянул на дорогу и снова увидел только пустынную улицу. Луна зашла за облако, отчего сразу стало темнее. Он быстро открыл заднюю дверь автомобиля: – Грузим, живо! Напарник послушно подхватил брезент, тело стукнуло о днище, и внутри у Костюченко что-то екнуло. Сержант с силой хлопнул дверью. – Садись, поехали… И чтоб ни одной живой душе! – Само собой, товарищ сержант… Машина свернула в проулок, объезжая парк. Дорога здесь была плохая, вся в выбоинах. К тому же амортизаторы у старой милицейской колымаги никуда не годились. Ее трясло и подбрасывало, и труп сзади несколько раз глухо ударился головой. От этого звука младший патрулирующий почувствовал, что у него по коже бегут мурашки. Он уже пожалел, что предложил перевезти покойницу к соседям. Черт с ней совсем, с премией… теперь как пить дать будет сниться ему эта мертвая девка… – Приехали, кажись, – мрачно сказал старший. – Я выйду посмотрю. И чтоб никому! – еще раз приказал он. Костюченко только кивнул. * * * – Игорь, ты чего такой… грязный? – Шутники! – зло сказал Лысенко, отряхивая рукав. – Только вышел на работу – и навалилось! Сутки уже не спал! – А в мелу почему весь? – недоуменно спросила Катя. – Да я в дежурке уснул и с дивана упал. А эти придурки меня мелом обвели. Кате захотелось засмеяться, представив картину, как Игореша спит, упав с дивана и даже не заметив этого. «Придурков» она тоже знала очень хорошо – Бурсевич, опер из их отдела, и водитель Приходченко. Именно они дежурили сегодня вместе с Игорьком, и, должно быть, это они обвели мелом его бесчувственно спавшее тело. – Игореша, мы тут по пиву собрались, – в кабинет Лысенко заглянул посетитель. – И что? – сварливо поинтересовался хозяин. – Катьку не приглашаю, она пива не пьет, а ты как? – Грехи замаливаешь? Борис Бурсевич и бровью не повел. – Я, между прочим, сегодня в костюме был. В новом, – Лысенко продолжал обижаться. – Мне вечером к родителям на девять дней ехать! – Игорек, ты же в новом костюме сначала спать улегся, – Бурсевич недоуменно пожал плечами. – А потом на пол упал. Он как бы и не новый был уже… с виду. Ну, мы просто пошутить хотели… – Шутки у вас, – пробурчал Лысенко. – А у меня, между прочим, после дядькиной смерти только головной боли прибавилось! |