Книга Корабль мечты, страница 176 – Лука Ди Фульвио

На мгновение воцарилась тишина, и в ней особенно отчетливо прозвучал крик Меркурио:

– Джудитта!

Девушка повернулась на голос и узнала своего возлюбленного. Ноги у нее подкосились, и Джудитта осела на дно клетки. По щекам потекли слезы. Но затем она с трудом поднялась, вновь нашла в толпе Меркурио и больше не спускала с него глаз.

– Народ Венеции… – начал Святой. – Вот она…

Он молча указал на Джудитту, болтавшуюся в клетке перед трибуной, точно плененный дикий зверь.

– Неверная! Жидовка! Ведьма! – провозгласил доминиканец.

Толпа заволновалась.

– Ведьма! Проклятая! – донеслось с площади.

Толпа начала швырять камни в клетку. Ланцафам и его солдаты угрожающе замахнулись мечами.

– Скажи им, чтоб перестали, монах! – крикнул Святому капитан.

– Это народ Господен! – возразил брат Амадео.

– Монах! – прикрикнул на него патриарх.

Святой повернулся к нему.

– Я тебя предупреждал, – прошипел Контарини. – Не превращай суд в цирк!

Амадео втянул плечи, а затем вновь повернулся к толпе.

– Успокойтесь! – крикнул он. – Господь возложил наказание этой преступницы на меня, а не на вас.

Толпа угомонилась.

– Но не тревожьтесь! – продолжил доминиканец. – Ибо наказание сие будет жестоким, но справедливым!

– Чтоб тебя молния на месте сожгла! – прорычал Меркурио.

Он опустил ладонь на грудь и посмотрел на Джудитту.

Девушка плакала навзрыд, и слезы размывали краску на ее щеках и губах, оставляя багровые разводы, так что казалось, будто она плачет кровавыми слезами.

– Суд будет открытым, – провозгласил брат Амадео. – Он начнется завтра в зале монастыря Святых Космы и Дамиана в районе Сан-Бартоломео. – Его лицо покрылось потом, волосы липли к голове.

Толпа ликовала.

Меркурио оглянулся. Джустиниани сдержал слово, Ланцафама и его солдат назначили в охрану Джудитте. Но патриарх представил только обвинителя и ничего не сказал о защитнике.

Святой уселся на место, и поднялся один из трех церковников. Он тоже сильно потел.

– От имени его святейшества Льва Х и нашего возлюбленного патриарха Антонио Контарини, согласно законам матери нашей Церкви, спрашиваю вас: есть ли тут тот, кому есть что сказать? Тогда пусть выскажется сейчас!

Над площадью повисла гнетущая тишина. Все знали, что никто ничего не скажет.

И вдруг раздался голос:

– Прошу слова.

Верховное духовенство на трибуне, солдаты, зеваки – все повернулись.

Вперед вышел Джакопо Джустиниани. Невзирая на жару, он был одет в роскошный наряд и увешан фамильными драгоценностями. Его сопровождало четверо охранников и оба белокурых пажа. Пробравшись сквозь толпу, он остановился у подножия трибуны.

Патриарх замер как громом пораженный. Ничего подобного раньше не случалось.

– Передаю вам слово, благородный Джустиниани, – с ноткой сомнения в голосе заявил Контарини. – Поднимитесь на трибуну.

Меркурио, вскинувшись, схватил Исаака за руку. Доктор повернулся к нему.

– Что случилось? Ты чего?

Меркурио не спускал с Джустиниани глаз.

– Кто это такой? – спросил Исаак.

– Тихо вам, доктор, – шикнул на него Меркурио.

– Отпусти руку, мне больно!

Тем временем Джустиниани бодро взбежал по ступенькам к Святому и трем церковникам.

Меркурио вновь посмотрел на Джудитту.

– Говорите! – приказал патриарх.

– Наша возлюбленная республика признает авторитет Римской Церкви, его святейшества Папы Льва Х и церковное право, – начал Джустиниани, обращаясь к патриарху. – И вы, жители Венеции, – он слегка поклонился толпе, – знаете, кто такой Папа Римский, и готовы выказать ему уважение… – Его фраза повисла в воздухе.

В толпе неодобрительно зашушукались: венецианцы всегда опасались, что власть Папы и Рима может навредить их торговле, и мирские власти Венеции, как и простой народ, старались сохранить независимость своей родины от Церкви. И Джакопо Джустиниани это было прекрасно известно. Именно поэтому он решил воспользоваться давним недоверием горожан к Риму – в своих целях.

– Но в то же время, при всей нашей любви и уважении к Папе, – продолжил он, – мы любим и уважаем Венецию и ее законы, любим и уважаем правовую систему Светлейшей Республики…

Толпа взбудораженно зашумела.

И патриарх вынужден был признать: Джустиниани удалось разделить то, что Контарини сумел объединить. Теперь весь суд из демонстрации власти Церкви превратился в угрозу независимости Венеции.

– Переходите к делу, благородный Джустиниани. – Патриарх попытался скрыть свое раздражение.

– Патриарх… И вы, народ Венеции… – Патриций вновь сделал паузу.

– Ну же, говорите! – рявкнул Контарини.

Послушник хотел отереть ему пот со лба, но патриарх раздраженно оттолкнул руку с вышитым платком.

– Может ли Венеция, – обратился к толпе Джустиниани, – допустить, чтобы суд в нашем городе проходил с обвинителем, но без защитника? – Он развел руками. – Может ли, должна ли Венеция нарушать свои собственные правила, должна ли… с позволения сказать… покориться традициям, нарушающим наши принципы?

Толпа волновалась все сильнее. Идея о том, что на суде нужен защитник, раньше никому не приходила в голову, да никто и не считал, что в этом есть необходимость. Зеваки с предвкушением ожидали, что ведьма-еврейка сгорит на костре, а они насладятся славным зрелищем. Но теперь суд над ведьмой превратился в противостояние Папы Римского и Республики.

– Благородный Джустиниани, ваше требование противоречит булле его святейшества Иннокентия III «Si adversus vos» ^[15], и потому я не вправе…

– Простите, патриарх. – Джустиниани смиренно склонил голову. – «Si adversus vos», булла, которую я имел удовольствие изучить во дни моей юности, предусматривает, если я не ошибаюсь, закрытый суд. – Он выразительно посмотрел на патриарха. – Или же память мне изменяет?

Патриарх оцепенел. Он понял, к чему клонит патриций: раз уж суд решили провести открыто, что было весьма и весьма необычным для таких процессов, то почему бы не сделать еще одно исключение?

– Благородный Джустиниани, я понимаю, что вы пытаетесь этим сказать… – Контарини отчаянно пытался подобрать слова, не зная, как исправить ситуацию.

– Дож! – вдруг крикнул кто-то в толпе.