Онлайн книга «Медный всадник»
|
– Танечка! Что мне делать? От моей груди одни мешочки остались! Татьяна принялась растирать спину сестры. – Ну, родная. Это еще не самое страшное. Держись, Даша. Пока еще все не так плохо. У нас осталась овсянка. Я сейчас сварю кашу. После смерти тети Риты Марина по-прежнему каждый день ходила в университет, хотя профессора не читали больше лекций. Да и учебников не было. Хорошо, что немного топили, и Марина сидела в библиотеке, пока не приходило время спуститься в столовую, где давали нечто, гордо именуемое бульоном. – Ненавижу бульон, – признавалась Марина. – Одна вода. – Зато горячая, – утешала Татьяна, согнувшись около почти пустого мешка с сахаром. Зато у них еще была ячневая крупа. – Только не касайся ячки. Нам на ней тянуть весь следующий месяц. – Но здесь не больше чашки! – ахнула Марина. – Хорошо, что ячневую крупу нельзя есть сырой, – заметила Татьяна. Но она ошибалась. На следующий день крупы стало меньше. 2 Город, как в свое время Луга, был засыпан листовками. Сначала листовки. Потом бомбы. Только в Луге была кое-какая еда и было тепло. Только тогда Татьяна во многое верила. Верила, что найдет Пашу. Верила, что война скоро кончится. Что все будет хорошо. Теперь же у нее была одна слабая, но непоколебимая надежда. Надежда на одного сильного, непоколебимого человека. Листовки, летевшие с самолетов люфтваффе, кричали: Женщины! Наденьте белые платья, чтобы, когда пойдете по Суворовскому за жалким кусочком хлеба, мы видели вас с двухсот метров. Тогда ни одна пуля и бомба не попадут в вас. Надень белое платье и живи, Татьяна! Вот что кричали ей листовки. Татьяна подобрала одну за несколько дней до седьмого ноября, двадцать четвертой годовщины революции, принесла домой и небрежно уронила на стол. Там она пролежала до завтра, когда вернулся Александр, исхудавший, с осунувшимся лицом. Куда подевались веселые искорки в глазах, неизменная улыбка, жизнерадостность, обаяние, перед которым было невозможно устоять? Все ушло. Остался мужчина, который обнял Дашу и даже маму. Та тоже обняла его и всхлипнула. – Как я рада тебя видеть, дорогой! Невыносимо было думать о том, как ты там, замерзший и промокший. – Здесь посуше, но ненамного теплее, – ответил мужчина, который обнял стоявшую у стены бабушку. Она теперь постоянно держалась за стену, потому что не могла ходить без поддержки. – Зато можно отдохнуть, – продолжал мужчина, который чмокнул в щеку Марину и повернулся было к Татьяне, скованно державшейся у двери, но не смог заставить себя подойти и коснуться ее. Не мог, несмотря на то что его глаза не отрывались от нее. Он всего лишь помахал ей. Это уже что-то… Помахал, повернулся и вошел в комнату. Снял тяжелую от воды шинель, сел и попросил мыло. Девушки принялись хлопотать возле него. Даша принесла кусочек хлеба, который он проглотил целиком. Марина жадно смотрела на хлеб. – Завтра седьмое ноября, Саша. Есть чем праздновать? – спросила Даша. – Принесу что-нибудь из казарм. Только завтра, хорошо? – Как насчет сейчас? У тебя ничего нет? – Я прямо с фронта, Даша. Ни крошки. Татьяна поспешно выступила вперед. – Александр, хочешь чая? Я заварю. – Да, Танюша, пожалуйста. – Я сама! – воскликнула Даша, исчезая. Александр вынул папиросу, прикурил и протянул Татьяне. – Давай, – тихо предложил он, – покури. Татьяна, недоуменно хлопнув глазами, покачала головой: – Ты ведь знаешь, я не курю. – Знаю. Но курение заглушает аппетит. Он вдруг осекся. – Что? Почему ты смотришь на меня так? – И, слабо улыбнувшись, попросил: – Смотри… только смотри еще. Татьяна не могла отвести от него ясных, светившихся нежностью глаз. Словно загипнотизированная, она подошла ближе и погладила его по спине. – Шура, – прошептала она, – ты ничего не знаешь, верно? У меня уже давно нет аппетита. Она отняла руку. Он сунул папиросу в рот. Бабушка и Марина, переминаясь позади Александра, во все глаза смотрели на них, но Татьяне было все равно. Главное, что он сейчас стоит лицом к ней и загораживает ее от них. – Саша, – попросила Марина, подплывая к нему, – почему ты мне не предложишь папиросу? Приглушить мой аппетит. Александр молча вынул папиросу и вручил Марине. Та затянулась и ехидно бросила Татьяне: – Уверена, что не хочешь закурить? Да еще такую папиросу, которая только что побывала у него в губах! Александр устало повернулся к ней. – Маринка, кури и оставь Таню в покое, – предупредил он, поднимая со стола нацистскую листовку. – Чтобы отпраздновать годовщину нашей революции, первый секретарь Ленинградского обкома Жданов пытается достать для детей хоть немного сметаны. Может быть… Он снова осекся и пробежал глазами листовку. – Что это такое? – О, ничего, – отмахнулась Татьяна, подходя к столу. Марина села. Бабушка прислонилась к стене. Татьяна распахнула пальто и показала Александру белое платье с красными розами. Тот побледнел. – Это твое платье? – спросил он срывающимся голосом. Только Татьяна стояла перед Александром. Только Татьяна видела, что у него в глазах. Отступив от него, она едва заметно покачала головой, будто говоря: нет, прекрати, эта комната слишком мала для нас, прекрати… – Да, это мое платье, – подтвердила она, оглядывая платье, висевшее на ней, как на вешалке, и запахивая пальто. Вошедшая Даша ногой захлопнула за собой дверь. – Саша, вот чай. Слабый, правда, но это все, что у нас осталось. Больше почти ничего, почти ничего… А что тут у вас происходит? – Все в порядке, – заверил Александр. – Где вы взяли это? Даша непонимающе уставилась на Марину. Та пожала плечами, словно говоря: «Будь я проклята, если знаю». – Поэтому я и надела белое платье, – пояснила Татьяна. – Не хочу, чтобы в меня попали. Александр вскочил так стремительно, что пролил на себя чай. – Ты спятила? – заорал он на Татьяну, ударив кулаком по столу. – Совсем рехнулась? Даша едва успела схватить его за рукав. – По-моему, это ты рехнулся! Что ты на нее орешь? – Таня! – снова загремел он, шагнув к ней. |