Книга Жена №5, страница 61 – Татьяна Луганцева

— Точно! Но он попал в экстремальную ситуацию, например, на войну в мирное время. К сожалению, такое тоже бывает.

Рустем более внимательно посмотрел на нее, она же, словно не замечая, продолжала:

— Он был ранен, контужен, испытал сильнейшее психологическое напряжение, я не знаю еще что…

— И потерял память? — спросил Рустем, наливая еще по полфужера шампанского.

— Совершенно верно! Какой ты догадливый! И вот что удивительно, он приходит в себя в госпитале и начинает новую жизнь.

— Что же здесь удивительного? Все вполне нормально.

— Я согласна, что этот человек забыл о своей прошлой жизни, но то, что заложено у него на генном, подсознательном уровне, не должно было поменяться на сто процентов. Это — противоестественно! Я поясню. Встречает этот парень своего бывшего друга-однополчанина, и этот самый друг в разговоре упоминает некоторые вещи, на которые сначала не обращаешь внимания, а потом они наводят на определенные размышления…

— Я полон внимания, — побледнел Рустем.

— Однополчанин сообщил, что парень был большим бабником, любителем женщин…

— И что?

— Конечно, ничего особенного, если не одно «но». У парня-то была девушка, которая любила и знала его со школьной скамьи. Так вот, она утверждает, что он был настоящим однолюбом и желал только ее. Несостыковочка? Какое резюме, товарищ «Маузер»? Кто-то из них лжет, ведь речь идет об одном и том же человеке, или…

Воцарилась не очень приятная пауза.

К ним подошла официантка с большим белым блюдом. На шпажках было нанизано румяное мясо. Блюдо было щедро залито кетчупом, посыпано зеленью и перцем.

— Свежатина! — закатила она глаза. — Еще вчера, видимо, свинюшка бегала.

И удалилась, хихикая.

Яна вздохнула, вытирая рот салфеткой.

— Я уже говорила о том, что у человечества есть два вида мышления — аналитическое и художественное. Хорошо, при ранении можно разрушить участок мозга, отвечающий за что-то, но заработать то, чего не было, вряд ли возможно. Этот молодой человек, служивший с парнем, потерявшим память, сказал, что его сослуживец хотел стать артистом. Да, да, артистом! А для этого должны были быть таланты и способности! И я бы поверила, потому что девушка этого парня и стала актрисой. Возможно, они вместе и собирались в театральный вуз, в школе-то… А когда парень потерял память, он начал работать на компьютере, просто гениально работать…

— Как другой человек, — закончил за нее мысль Рустем.

— Несостыковочка, это точно. А еще парень, который с ним воевал, рассказал интересную историю.

— Называй всех своими именами. Что сказал Вова?

— Когда вас нашли в подвале, я имею в виду тебя, Олесю и ее маму, ты впал в какое-то беспамятство, кричал, вырывался…

— Я сильно переживал за тебя.

— Я тронута. Ты был фактически без сознания, что для тебя, конечно, неудивительно. Дело не в этом, а в том, что ты кричал: «Рустем! Рустем! Помоги! На помощь! Нас окружают! Рустем, я здесь!»

Яна внимательно посмотрела на Рустема.

— Согласись, странно звать на помощь самого себя?

— Согласен. Что-то мне нехорошо, где мои таблетки? — Рустем застучал себя по карманам. — Они мне помогают.

— Не ешь много, еще диабет заработаешь, — сообщила Яна.

— Почему? — удивился он.

— Мне не понравились твои расширенные зрачки после транквилизаторов, и я давно заменила их на простую глюкозу.

— Что? Так я ем простую глюкозу? — ужаснулся Рустем. — Почему же она мне помогает?

— Вылечился, значит, спасибо тете Яне, — пожала она плечами, выпивая шампанское и заедая его пучком укропа.

— Вылечился… — как эхо повторил он, — так ты хочешь сказать, что я не Рустем?

— Для конца своего повествования я забью два последних гвоздя в крышку твоего гроба, но это я образно.

— Да ладно уж, забивай!

— Я ознакомилась с наблюдениями врачей-психотерапевтов о случаях потери памяти…

— Где это — ознакомилась? — перебил Рустем.

— Села за единственный компьютер в этой провинции, зашла в Интернет, — ответила Яна.

— И что сказали врачи? — Рустем робко снял с шампура один кусочек мяса и вонзил в него зубы.

— Что за несколько лет процентах в семидесяти память к людям, потерявшим ее, возвращается, но при одном условии. Человек, то есть пострадавший, должен находиться в знакомой обстановке, в которой он жил до потери памяти. Поэтому так важно, чтобы человека нашли, опознали и вернули в семью. А сколько лет ты ничего не помнишь?

— Я живу не в своей обстановке? По-твоему…

— Да это не по-моему, а по-научному!

— Второй гвоздь? — спросил Рустем, стаскивая с металла второй кусочек свинины.

— Я наконец поняла, что мне показалось странным, когда я тебя целовала…

— Так поздно вспомнила?

— Лучше поздно, чем никогда. У тебя же везде на голове шрамы.

— Да, я знаю, наверное, ранение.

— Не помнишь? — спросила Яна.

— Нет, — честно ответил он.

— Зато я знаю. Это шрамы после пластических операций, именно там они и прячутся!

Рустем прожевал мясо, запил его морсом, доел винегрет и поднял свои темные и безумно красивые глаза на Яну.

— Сейчас еще вспомни, что имя у меня татарское, а сам я на татарина не похож и что многие мне ставят в вину, что у меня до неприличия правильные черты лица и красивое лицо.

— И это тоже! — кивнула Яна.

— И кто я, по-твоему?

— Я не знаю, может, кто-то из тех, кто был твоим другом, однополчанином?

— Хорошо, допустим, я был Ваней Ивановым и был мой однополчанин Рустем Шаломенцев. Его убивают, а меня ранили, и зачем-то, воспользовавшись потерей памяти, делают из меня, из Вани Иванова, Рустема Шаломенцева… Зачем?

— А вот этого я и не знаю. — К Яне вернулся аппетит. Ее поразила его реакция. Он не обвинял ее, не учинил истерики, ни от чего не отнекивался. А ведь произошла трагедия. Легко ли узнать, что живешь не своей жизнью? Что ты вообще неизвестно кто? Да, Рустем, или кто он там, держался молодцом.

— Я так понимаю, что это легко узнать, — сказал он.

— Как? — Теперь настала очередь Яны задавать вопросы.

— Я понимаю, что показания в моей судьбе различаются у двух людей, у Нелли Молочной и Вовы Царева. Значит, кто-то из них лжет. Все логично. Я склонен думать, что она.

— Аргументы?

— Актриса, ей легче, она может что угодно сыграть. Да и, следуя твоей теории, если между нами была великая и большая любовь, я бы все равно это почувствовал, однако этого же не случилось! Я никогда не подумаю дурного о человеке, с которым воевал. К тому же Вова — милиционер, и он не станет нарушать закон.