Книга Атаман, страница 118 – Валерий Поволяев

— Вах, вах, вах!

— Думаю, командир там не этот кавказец, а совсем другой человек. Кавказец — всего-навсего начальник арестантской роты, который прибыл надеть на меня наручники.

Катер вплотную приблизился к «Кнодо-Мару». На носу его стоял человек, которому атаман доверял безоговорочно — полковник Буйвид.

— Валерьян! — не удержался от радостного восклицания атаман, широко раскинул руки.

С борта «Киодо-Мару» немедленно был сброшен трап, Буйвид поднялся на шхуну, шагнул к атаману, лихо вскинув руку к фуражке, но Семенов не дал ему сделать доклада, обнял, стукнул кулаком по спине — жест этот выглядел очень дружественным.

По хлипкому раскачивающемуся трапу на шхуну тем временем ловко поднялся худенький усатый казак, похожий на недокормленного в детстве парнишку. Одной рукой он цеплялся за веревку трапа, в другой крепко держал поднос, на котором стояли две стопки, хрустальный «дамский» графинчик с прозрачной жидкостью, в предназначении которой сомневаться не приходилось, солонка и недавно испеченный, распространяющий вокруг себя дивный дух каравай.

Это был Ванька Спирин, верный буйвидский денщик. Пока его патрон обнимался с атаманом, Спирин пристроился за спиной Буйвида и застыл в ожидании, когда на него обратят внимание.

Буйвид не заставил себя ждать; закончив обниматься с атаманом, он, не поворачиваясь, просунул к Спирину пятерню и призывно пощелкал пальцами. Спирин незамедлительно сунул ему в руку стопку.

Атаман с удовольствием выпил, крякнул и вытер усы.

— Тут, на родине, и водочка пьется по-другому.

Присутствующие засмеялись.

— Пожалте закусить, Григорий Михалыч. — Буйвид протянул атаману поднос с караваем.

Тот отщипнул кусок мякоти, с восхищением затянулся хлебным духом.

— А пахнет-то как! От такого запаха в обморок, будто институточка, можно грохнуться, — произнес атаман совершенно неожиданно, и присутствующие вновь рассмеялись: ни один из них не мог представить себе атамана лежащим в обмороке. Проглотив хлебный мякиш, словно вдохнув его в себя, Семенов восхищенно покрутил головой и предложил:

— Давай-ка, Валерьян, за возвращение на родину опрокинем по второй. А потом и по третьей. Бог, как известно, троицу любит.

Так и сделали.

— А теперь о деле, — сказал Семенов, глянул через плечо назад: не увязался ли за ними «утюжок», но его не было видно. — Что происходит во Владивостоке? Объясни хоть ты.

У Буйвида по лицу пробежала тень.

— В двух словах не объяснить.

— А в двух словах и не надо. Ты все как есть, так и рассказывай. Неторопливо.

Лицо Буйвида сделалось жестким, будто внутри у него пронеслась буря, встряхнула чресла, рот хищно сжался, отвердел, но в следующий миг в нем все обвяло, взгляд стал бесстрастным. Он рассказал, как взял власть в городе и несколько часов держал ее в своих руках, как замешкались и подвели его нерасторопные гродековские генералы, как с сотней преданных казаков держал порт, ожидаючи атамана, как всем случившимся воспользовались братья Меркуловы...

— На сколько долей они подели этот жирный пирог? — не выдержав, спросил Семенов, он еще не знал, кто из Меркуловых кем стал.

— Спиридошка — премьер, а бывший спичечный воротила Колька заправляет армией, — небрежно ответил Буйвид.

На щеках Семенова вздулись и опали желваки.

— Дальше, — потребовал он.

— Вчера Меркуловы объявили о прекращении вооруженной борьбы с большевиками, — произнес Буйвид и тут же поправился: вспомнил любимый термин атамана, — с коминтерновцами. Сегодня об этом напечатано во всех владивостокских газетах. Но не это главное, Григорий Михайлович. Главное то, что они объявили вас персоной нон грата...

— Чего-чего? — не понял Семенов.

— Человеком, не угодным этой власти, не имеющим права ступать на землю России...

— Чего-чего?

— В общем, вы сами понимаете.

— Суки, — выругался Семенов, на щеках его вновь вздулись и опали желваки.

— Меркуловы обвинили вас в том, что вы большой мастер пить братскую кровь и хотите сделать это и сейчас: чем больше крови, тем для вас, мол, лучше. А это в корне расходится с целями, которые поставило перед собой меркуловское правительство.

— И какие же цели оно поставило перед собой?

— Наладить на Дальнем Востоке мирную жизнь,

Семенов не удержался, зло похлопал в ладони:

— Браво! Как будто я этого не хочу.

— И последнее. Меркуловы заявили, что воспротивятся любой вашей попытке высадиться на берег.

— А что они со мною сделают? — Семенов оглянулся — не замаячил ли в сером морском пространстве старый пароход, гордо прозванный крейсером береговой охраны. «Утюжка» не было.

— Меркуловы — мужики подлые. И арестовать могут, и пулю пустить в спину могут, и яду в борщ подсыпать — они все могут. Хотя умеют очень ласково и убедительно говорить. Не глядите, Григорий Михайлович...

— А я и не гляжу, Валерьян, — Семенов сжал глаза в щелки, мелькнуло в них что-то тоскливое, далекое, незнакомое — мелькнуло и исчезло, — не гляжу. Я уже давно перестал верить людям. Хотя... — атаман сожалеюще развел руки, — Меркуловым верил, даже посылал им деньги.

— Зачем?

— Думал, им дорога Россия.

— Эх, Григорий Михайлович, святой вы человек... На берег вам сходить никак нельзя.

— Но оставаться здесь я тоже не намерен.

— Я понимаю, Григорий Михайлович, но для Меркуловых вы — очень лакомая добыча. — В голосе Буйвида появились просящие нотки.

— Бог не выдаст, свинья не съест.

Атаман понимал: Буйвид прав, у братьев Меркуловых хватит наглости и силы, чтобы попытаться задержать его не только в море, но и на берегу, хотя море и берег — это две большие разницы. В море он одинок и почти беззащитен, а вот на берегу — тут совсем иное дело... Во-первых, во Владивостоке у него много друзей, а во-вторых, есть люди, которые никогда не видели его, но готовы будут отдать жизнь свою, чтобы с головы атамана не свалился ни один волос — Семенов был уверен в этом твердо... И, наконец, в-третьии, на берегу всегда можно предпринять какой-нибудь хитрый ход.

Лицо атамана приняло довольное выражение, в следующую минуту неожиданно сменившееся далекой тоской. Он приблизился к борту шхуны, ухватился за веревочный леер ^[81] и глянул вниз, в зеленовато-серую воду.

— Любите рыбалку, Григорий Михайлович? — спросил Буйвид.

— Баловство все это, Валерьян. Хотя жизнь наша — сплошная рыбалка. Один выступают на ней в роли рыбаков, другие — в роли рыбок. Когда я был пацаном, то ловил в Ононе ленков. Руками. Вода — бр-р-р, зуб на зуб не попадает, ноги сводит, тело не гнется, пальцы — деревянные, но желудок, он требует своего — гонит в воду. Когда хочется жрать — ни о чем не думаешь — только о том, чего бы кинуть в рот. Но это, Валерьян, была не рыбалка, а что-то другое, чему, думаю, и не сразу название подберешь.