Онлайн книга «Умягчение злых сердец»
|
– Да, жалко девочку. Такая судьба, выходит. У всякого своя судьба, сынок. – Да какая, к черту, судьба! Не судьба, а чужое преступление! Ее же спасать надо. А его под следствие и в тюрьму! – Ты, что ли, будешь следствие проводить? Или я? Да кто мы такие, сынок… Мы люди маленькие, что мы можем… – Да можем, а почему нет?! И почему ей раньше никто не помог? Почему она сама… Она же могла в полицию заявить. – Выходит, не могла. «Психология жертвы» называется. Это со стороны легко рассуждать, что девочка могла, чего не могла… Когда девочку склоняет к сожительству взрослый дядька, из нее самодостаточной смелой женщины получиться уже не может. Она вечная жертва, из этой паутины ей не выбраться. Да и не отдаст паук свою жертву, которую в паутину поймал. Убьет любого соперника, но не отдаст. И от следствия откупится, и от тюрьмы. Да много таких нынче, как этот Рогов, хитрых да изворотливых. Теперь ты понял, что к чему? Мама права, сынок. Убьет, но не отдаст. – Нет, это я ее не отдам. Не будет, не будет она его жертвой. Не отдам! Тарас подскочил с дивана, пружинисто зашагал по комнате, с силой сжимая кулаки в карманах спортивных штанов. Остановившись напротив отца, зло бросил ему в лицо: – Да этого Рогова убить мало за такое! Это я его убью, а не он меня! – Ладно, ладно, охолони, убивец! Тебя ж колотит всего! Успокойся, мужские решения в такой нервной трясучке не принимаются. Сядь, посиди. Подумай, расслабься, оцени, куда хочешь вляпаться. А то ходишь и лаешь, как Моська на слона. – Отец, ты что?.. Ты что говоришь такое? Что ты предлагаешь мне оценить? – Я предлагаю тебе оценить свои возможности. Реально оценить. И понять, что нет у тебя никаких возможностей. Если ты полезешь в эту паутину, тебя убьют. Это в худшем случае. А в лучшем… Какую-нибудь подставу организуют. – Значит, ты предлагаешь труса включить, да? – Иногда можно и труса включить. Подумай хотя бы о нас с мамой. – А ты, пап… Ты ведь знал про этого Рогова, про Таю?.. И молчал. Ты труса включил, да? – Я не хочу об этом говорить, сынок. Поверь, у меня были причины и обстоятельства. Это мой тяжкий грех, и я знаю ему цену. Всю жизнь этот крест на себе несу. Наверное, ты меня перестанешь уважать, но это так, да. И делай со мной что хочешь, только прошу тебя, сынок… Жизнь штука сложная, плетью обуха не перешибешь… Тарас подошел к окну, встал спиной к отцу, перекатился с пятки на носок, произнес тихо: – Уйди, пап, а? Уйди, иначе я глупостей наделаю. Не могу тебе в глаза смотреть, уйди. У меня голова кругом идет, я не спал ночью… Мне сейчас на другом сосредоточиться надо. Придумать, как Таю увидеть, поговорить. – Господи, да сколько можно, тебе хоть в лоб, хоть по лбу! – хлопнул себя ладонями по коленям Сева. – Да кто ж тебе даст с ней поговорить-то? – А я разрешения спрашивать не собираюсь. Ночью поеду, найду ее… Увезу… Сева тихо матюкнулся, качнул в безнадеге головой, внимательно посмотрел на свои ладони. Решив про себя что-то, проговорил почти равнодушно: – Ночью так ночью… Сейчас ведь не ночь, сынок. Вон, и сумерки только-только собирались. Ты ложись пока, подремли… Сам говоришь, не спал ночью. А хочешь, я тебе сюда ужин принесу, чтобы маму разговорами не беспокоить? – Нет, не хочу. – Ну ладно. Пойду я. Ложись, подремли. Отец ушел, тихо закрыв за собой дверь. Тарас еще немного постоял у окна, сжимая и разжимая кулаки, потом напрягся всем телом, резко тряхнул головой. Надо привести себя в равновесие, если решение принято. Да, отец прав, до ночи еще далеко… Надо поспать хоть немного, набраться сил. И телефон в режим будильника установить. Сон сморил его в ту же минуту. Через полчаса Света тихо открыла дверь в его комнату, забрала телефон с тумбочки, так же тихо вышла. Вставила в замочную скважину ключ, провернула два раза, подергала для верности дверь. Хоть и хлипкое препятствие, но все же… Сева в это же время, приставив к стене лестницу, плотно закрыл ставни на окнах сыновней комнаты. Хоть и хлипкое препятствие, но все же. Зато ни звук лишний в комнату не проникнет, ни лунный свет. А что они могли сделать еще, родители бесправные? Хоть это. Выросло дитя, никаким способом не удержишь, не остановишь. А надо остановить, надо. Спасти дитя. – Сев… Сева… – шепотом позвала Света, выйдя во двор. – Что? – Возьми шило в кладовке, проколи шины на мотоцикле… – Ага, сейчас. А ты куда, Свет? – Я на скамеечке у ворот буду сидеть, караулить. – Всю ночь, что ли? – Да, всю ночь. – Ладно, иди спать, я сам покараулю. – Нет, я тебе не доверяю. Ты уснешь и его пропустишь. – Что ж, тогда вместе будем сидеть. Они и впрямь сидели до рассвета на скамье, не уступив друг другу ни капли ответственности. Молча сидели. Света куталась в старую кофту, глядела упрямо сначала в темноту, потом в предрассветную дымку, ежилась от ветра. Сева угрюмо смотрел себе под ноги, свесив с колен кисти рук. Тарас тихо спал в своей комнате, не потревоженный сигналом будильника. Юный сон бывает на удивление крепок и не слушает приказов сознания. Снилась ему Тая. То есть поначалу он думал, что это Тая. Потом пригляделся и отшатнулся в испуге. Странное это было существо, и не человек, и не призрак, а так, мерзость какая-то. И почему-то он там, во сне, определенно знал, что имя этому существу – Мерзость. И обличье у него полностью Таино. И фигурка ее, и лицо, и волосы… – Мне тебя надо убить! Ты не Тая! Хохочет Мерзость… – Меня убить невозможно, дурачок. Я вполне зрелая Мерзость, я вторая суть твоей Таи, тебе со мной не справиться. – Я убью тебя. Потому что я люблю Таю. – И я тоже ее люблю. Мы с ней единое целое. Ты поздно пришел, дурачок, место занято. – Любить никогда не поздно. Я не отступлюсь. Я тебе ее не отдам. Пошла вон… – Ха-ха! Ты думаешь, это так просто? Наивный. – Пусть наивный. Но я люблю. Я буду бороться. – Ты думаешь, она этого хочет? – Да! Я знаю! Она тоже любит меня! Мы вместе с тобой разделаемся… Ты все равно уйдешь! Тая, где ты? Помоги мне, Тая! – Не зови. Не услышит. Не может она тебя слышать. Ей страшно. И стыдно. Ей со мной удобнее. Привыкла она ко мне, понимаешь? – Нет, она слышит, я знаю. Я все равно тебя убью. Он очень устал от этого диалога там, во сне. Смертельно устал. Но Мерзость устала тоже. И он выбрал-таки момент – ударил ее ножом. И сам удивился, что из раны потекла кровь – обычная, человеческая. Много, много крови. Тая в эту ночь не спала. Сидела на балконе, вглядываясь в темноту, разбавленную жидким лунным сиянием. И напряженно вслушивалась в тишину. Все ей чудилось, будто доносится издалека шум приближающегося мотоцикла. |