Книга Когда сорваны маски, страница 47 – Матс Ульссон

– За рулем.

– Но это всего лишь легкий грог. Выпейте и поезжайте куда вам угодно.

Мы выпили. Напиток действительно оказался хорош и как нельзя кстати в такую жару. Виски, лед и вода «Виши», насколько я успел разобрать.

– Шведское изобретение, – кивнул Грип на столик.

– Что, бокалы? – не понял я.

– Легкий грог, его пьют только в Швеции. Две унции спирта и много-много содовой воды – таким его придумали в годы сухого закона.

Я ничего об этом не знал, поэтому многозначительно прокашлялся и перевел разговор на другую тему:

– Вы что-то говорили о русских, которые помогли Бьёркенстаму приумножить его состояние, а я вот слышал, он ударил кого-то ногой в голову, так что бедняга скончался на месте.

Георг Грип кивнул:

– Такое вполне возможно.

– Вы тоже были там в тот вечер?

– Собственно, все началось с пустяка, – заговорил Грип. – Мы сидели в ресторане в Бостаде, в том, что со временем, я подозреваю, превратился в «Пепес бодега». Возможно, он уже тогда так назывался, я не помню, никогда не придавал значения таким вещам… Бьёркенстам? Кажется, кто-то что-то пролил ему на брюки или толкнул его девушку… В общем, получилась ссора, и деревенские укатили восвояси. Но мы, теннисисты, благородная кровь, мы остались. Ну а потом до нас дошел слух, что они поджидают нас снаружи, и мы вышли им навстречу. Мы ведь были пьяны и жаждали справедливости. – Он замолчал.

– И вы ее добились? – спросил я. – Правда действительно была на вашей стороне?

– Этого я не помню, – вздохнул Грип. – Не уверен, что кто-то вообще отдавал себе отчет в том, что происходит. Вы когда-нибудь принимали участие в массовых драках?

Я покачал головой и осторожно глотнул грога. К этому напитку надо было привыкнуть.

– Им влетело по первое число. Теперь можно подумать, что битва продолжалась несколько часов, но на самом деле все было кончено в считаные минуты. Наши отделались синяками и разодранными рубахами, у одного пошла носом кровь. Деревенские дали деру, но один остался лежать.

– А полиция что? – спросил я.

– Ничего.

– Как ничего?

– В те времена вокруг теннисного турнира в Бостаде не было такой шумихи, как сейчас. Ни охраны, ни народу… Думаю, полиция приехала из Энгельхольма минут через сорок пять, не раньше.

– И к тому времени все успели смыться? – закончил его мысль я.

– Все, – кивнул Георг Грип.

– Кроме одного.

Он снова кивнул.

Пусть он был человеком не моего круга, мне понравилось его крепкое рукопожатие и открытый взгляд. Что-то такое было в Георге Грипе, отчего я быстро проникся к нему доверием. Я был бы не прочь даже встретиться с ним еще раз, если бы представилась такая возможность.

Хотя не исключено, что виной всему был легкий грог.

Итак, я рассказал ему об Оскаре Хеландере, что тот звонил Якобу Бьёркенстаму, после чего получил пулю в лоб.

– Не думаю, что Якоб способен на такое, – покачал головой Грип.

– Да, но его свита… – возразил я. – Эти двое: русский крепыш, думаю, бывший боксер, и низенький, противный швед.

– Ну а этот, как его… Нюландер…

– Хеландер.

– Он уверен, что именно Бьёркенстам пнул того типа в голову?

– Так он утверждал по телефону, но умер прежде, чем я успел встретиться с ним. Я видел статьи в газетах. Журналисты как один писали, что личность убийцы установить невозможно. Вы вовсе не обязаны выдавать мне Якоба, но я спускался в подвал, где Хеландер хранил товар, и нашел там конверт с газетными вырезками.

– Они что-нибудь прояснили?

– Не окончательно. Но на полях этих листков кто-то от руки написал, что убийца известен точно. Думаю, это комментарии самого Хеландера.

– Не знаю, – недоверчиво покачал головой Грип. – До сих пор мне казалось, что Якоб – шалун, не более.

– Вы имеете в виду его школьные проделки?

Он пожал плечами и сделал хороший глоток грога:

– Вы и об этом знаете?

– Читал, – кивнул я.

– О чем именно?

– О морковках, которые он засовывал в задницы, и о многом другом.

– Да, он был хитер на выдумки. Морковки, вешалки, утюги… Один целый час простоял с куском мыла во рту и прищепками на мошонке. Мы молчали, боялись. Якоб ведь мог и головой в писсуар окунуть. Или заставлял дрочить на фотографию родной матери…

– Боже!

– Все замалчивалось.

– Но как такое возможно?

– Папаша, Эдвард, был главный наш меценат. Состоял в совете попечителей школы.

– И вы что, тоже в этом участвовали?

Грип пожал плечами и поморщился:

– Я никогда этим не гордился, но Якоб умел увлечь за собой. Иногда он бывал чертовски харизматичен, и в такие минуты мало кто мог перед ним устоять. За такими, как он, люди идут на смерть.

Я покачал головой:

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Здесь нечем хвастаться, поймите. Да, и я был такой же свиньей, как и он. Мы вели себя просто отвратительно. Я мог бы раскаяться, и я раскаиваюсь, но что толку? Что сделано, то сделано. Но ведь я молчал все эти годы. Получается, что я рассказываю вам это, чтобы хоть как-то успокоить совесть… Удивительно, повторюсь, просто удивительно, что до вас никто не обратился ко мне с этим вопросом… У меня бизнес, и я богат, – продолжал он, – но я человек честный. Упрямый, да, даже безжалостный, может быть, но честный. У меня недвижимость в Лондоне, и я мог бы до конца своих дней ни о чем не беспокоиться. Я был женат три раза, у меня три дочери и двое сыновей. И я не сплю ночами при мысли о том, что кто-то может сотворить с ними нечто подобное… «Товарищеское воспитание» – так говорил тогда директор школы журналистам. И я был до того глуп или труслив, что не понимал, что это значит на самом деле. – Георг Грип показал на галопирующую лошадь. Жокей в седле был похож на вцепившуюся в ее спину блоху. – Это всего лишь хобби. И я могу позволить себе это, потому что богат. Я выбрал галоп. Понимаю, что в Швеции перспективнее рысь, но галоп мне ближе. Галоп – это риск, это азарт, вокруг него накручено столько романтики…

– Вы с Якобом, я слышал, играли в теннис?

– Да, и, помнится, даже что-то выигрывали. Якоб был не без способностей, но Карл, его сын, – это надежда страны. Я читал в газете или каком-то теннисном блоге, что он вошел в национальную команду Кубка Дэвиса. Ему только семнадцать, но мы с детьми готовы поставить на него и на Кубке Дэвиса. Были ведь у нас и Борг, и Виландер, и Эдберг… Those were the days ^[21], а?