Книга Когда сорваны маски, страница 7 – Матс Ульссон

И как же она все это ненавидела.

Ее родители любили кемпинг, и она с содроганием вспоминала дождливые летние ночи, сырую палатку и тучи комаров. Иногда заползали даже пауки, а в воде было полно медуз. Но все равно нужно было плавать и, как про́клятым, разъезжать по побережью.

Тогда она поклялась себе, что, когда вырастет, не будет заниматься ничем подобным. И никогда не подвергнет такому испытанию своих детей.

Ведь есть же отели, в конце концов.

Некоторые даже с бассейнами. Здесь, в Швеции.

Однажды летом ей посчастливилось пережить аллергический шок, и врач «скорой помощи» строго-настрого запретил ночевать в палатке. Тогда она целую неделю блаженствовала в отеле, ела на завтрак что хотела и нежилась в шезлонге. Но потом папа посчитал, что это слишком дорогое удовольствие, и они уехали домой.

Собственно, она ничего не имела против этого. Просто жить дома и ничего не делать, ощущая – как бы тяжело это ни было – свою принадлежность к клану так называемых детей предместья.

Тем не менее она была вынуждена признать: этот уголок Сконе, в котором она оказалась, был довольно красив, несмотря на дождь.

Она сидела на пирсе и смотрела на поселок, взбиравшийся по крутому прибрежному склону. С другой стороны было море. Когда над ним показывалось солнце, можно было увидеть Данию. По крайней мере, вообразить.

В гавани полно иностранных судов и суденышек. Большинство – датские, но матросов она не видела. В другие дни люди греются на палубах в шезлонгах, пьют, едят или просто загорают. Ведь датчане не более чем разновидность сконцев, или наоборот? Данию она тоже не любила, потому что плохо понимала датский на слух. И сама в Копенгагене говорила только по-английски.

Она встала и прогулялась вдоль пирса. В конце концов, от дождя ее защищали низкие резиновые сапоги модной модели и огромный зонт.

Она радовалась, что больше не нужно жить в палатке, и была просто счастлива, что не вышла замуж за моряка. Правда, она плавала на яхте во Флориде, но ведь это совсем иное дело. Другие везли ее, управлялись с парусом, а она только сидела, подставив лицо солнцу.

* * *

Возвращаясь в Сольвикен, я выбрал дорогу на Хёганес. Не то чтобы события последних дней нагнали на меня страха, но я сидел в машине с неприятным сосущим ощущением в желудке. Я и сам не понимал, почему поехал на Хёганес и зачем мне вообще понадобилось в Сольвикен. Чем больше видишь, тем меньше понимаешь – в этом одном я был убежден наверняка.

Яичница с колбасками у Арне – вот все, что я съел за весь день. Поэтому я остановился возле закусочной наискосок от старой аптеки, чтобы купить пару сосисок с картофельным пюре и хлебом.

Хёганес сильно изменился с тех пор, как я бывал здесь в детстве. Он переживал упадок, как и все промышленные городки, где производство пошло на убыль. На улицах стояла мертвая тишина, совсем как в редакции современной газеты.

И все же жизнь продолжалась.

В Хёганесе строились высотные здания и открывались сырные лавки. В книжных магазинах появлялись кафетерии и наконец-то начали продавать книги, а не только записные книжки и оберточную бумагу. Постепенно центр города со старой площади Бруксторгет сместился в квартал с множеством ресторанов, тайских и прочих, не уступающих подобным заведениям в любом большом городе. Здесь же появился крытый рынок и даже ресторан суши.

Последнее представлялось не менее немыслимым, чем подземный поезд в Мальмё.

К северу от города, справа от кольцевой дороги, открылась коптильня, и рыба в ней была не хуже, чем на стокгольмском рынке Эстермальмсхаллен. Сюда тянулись длинными вереницами туристические автобусы из разных стран, тысячи туристов с туго набитыми кошельками.

Насытившись, я сел за руль и, проезжая мимо площади, вдруг заметил знакомую фигуру. В тот раз на мужчине была бейсбольная кепка, тем не менее сомнений не оставалось: это был тот самый человек, который ночью бродил возле моего дома.

Его низенький толстый приятель выруливал из «Сюстембулагета» ^[5] с тележкой, полной картонных коробок. Высокий решительно направился к белому джипу на стоянке, которую «Сюстембулагет» делил с хозяйственным магазином низких цен, и оба принялись загружать коробки в багажник.

Я хотел было притормозить и податься назад, но мне помешал фургон клининговой фирмы сзади, водитель которого никак не хотел подвинуться. Должно быть, лицо у меня было в тот момент совсем не такое радостное, как у намалеванного на фургоне старичка. Я попытался отъехать в сторону, но не попал на свободное место на парковке возле суши-бара и был вынужден въехать в так называемый Торговый переулок, настолько узкий, что двум машинам там не разойтись. Вместо того чтобы дать задний ход или припарковаться, я решил проехать вперед по переулку, обогнуть квартал и вернуться на площадь с другой стороны, если, конечно, такое возможно.

Все получилось, и спустя некоторое время я остановился на парковке перед тем же «Сюстембулагетом». Открыл дверь и выпрыгнул из машины. Оставив мотор работать на холостом ходу и не закрыв дверцу, я побежал вдоль рядов машин на стоянке. Их, собственно, оказалось не так много, и мне хватило тридцати секунд, чтобы понять: белого джипа среди них нет. Едва ли в Хёганесе очень много джипов, а если он к тому же и белый, его невозможно не заметить. Поэтому я подошел к пожилому мужчине, который стоял, опершись на роллатор ^[6], у входа в «Сюстембулагет», и спросил его, не видел ли он здесь большой белый автомобиль.

– Мобиль? – переспросил он.

Это оказался дряхлый старик, которому на вид перевалило за сотню, до того скрюченный, что мог смотреть только в землю.

– Машина! – повторил я. – Белая машина!

– Чего?..

Челюсти его ходили, будто он что-то жевал, что казалось сомнительным ввиду полного отсутствия зубов. Я тихо выругался. В этот момент мне попался на глаза другой мужчина, высокий и тощий. Он вел на поводке необыкновенно жирную собаку неопределенной породы.

– Вы что-то спрашивали насчет белой машины? – обратился он ко мне.

Мужчина говорил на сконском диалекте, так что создавалось впечатление, будто он импровизирует джаз, без музыки и в очень медленном темпе.

– Да, такая большая и белая. В ней двое мужчин.

– Все так, – кивнул он.

– Где они?

– Где ж им быть? Погрузились и уехали. Точнее, грузил один, маленький и толстый, другой командовал. Ничего не носил, только указывал.

– И куда они уехали?