Книга Нежные юноши, страница 200 – Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Ты выглядишь бледной и усталой, – сказала мать.

– Я чахну. Меня увлекли и бросили!

– Ну, ты не будешь долго горевать. Уж я-то знаю свою дочку! Сегодня вечером на танцах в «Лиге юных женщин» ты встретишь множество изумительных мужчин.

– Нет, мама! У меня осталась лишь одна надежда – выйти замуж. Я со временем привыкну его любить, нарожаю ему детишек, научусь почесывать ему спину…

– Жозефина!

– Я знаю сразу двух девушек, которые вышли замуж по любви, а потом рассказывали мне, что им приходится чесать мужьям спину и отправлять белье в стирку! Но я готова через это пройти, и чем раньше, тем лучше.

– Любая девушка иногда бывает в таком настроении, – с ободряющей улыбкой сказала мать. – До свадьбы у меня было три или четыре поклонника, и мне совершенно искренне нравился каждый – и ничуть не меньше, чем остальные. У каждого были определенные качества, которые мне нравились, и это беспокоило меня так долго, что все стало казаться лишенным смысла; с таким же успехом я могла бы выбрать с помощью «эни-бени-рабе». А затем в один из дней, когда мне было одиноко, за мной заехал твой отец, чтобы покатать на автомобиле, и с того самого дня у меня уже не оставалось никаких сомнений. Любовь совсем не такая, как пишут в книгах.

– Но она именно такая! – мрачно ответила Жозефина. – По крайней мере, для меня – всегда такая.

Впервые в жизни ей показалось, что в обществе других девушек ей будет спокойнее, чем наедине с мужчиной. Разговоры стали утомлять ее с первой же фразы; сколько же разговоров она уже выслушала за эти три года? Новые мужчины обращали на себя внимание, пробуждая интерес, их представляли, и она развлекалась тем, что доводила их до состояния отчаяния скучными ответами и блуждающим взглядом. Древние поклонники благосклонно наблюдали за метаморфозой, испытывая признательность за наконец-то представившуюся им краткую передышку. Жозефина обрадовалась приближающемуся окончанию этих каникул. Возвращаясь с завтрака в один из серых дней – в первый день нового года, – она подумала, что в кои-то веки ей приятно думать о том, что она совершенно ничем не занята до ужина. Сбросив в прихожей галоши, она, как завороженная, уставилась на нечто, лежавшее на столе и показавшееся ей поначалу видением, порожденным ее собственным воображением. Это была визитная карточка, только что извлеченная из портмоне. На ней было написано: «МИСТЕР ЭДВАРД ДАЙСЕР».

И тут же весь мир пришел в движение, все вокруг ослепительно закружилось и затем остановилось, превратившись в какой-то новый мир. Прихожая, где он только что был, вдруг завибрировала; она представила его стройную фигуру на фоне открытой двери и стала думать о том, как он стоял здесь, держа в руках шляпу и трость. Находившийся за дверями Чикаго, пропитанный его присутствием, стал казаться, как и прежде, зовущим к наслаждениям. Она услышала, как зазвонил телефон в холле внизу, и, даже не снимая шубку, побежала к аппарату:

– Алло!

– Позовите, пожалуйста, мисс Жозефину.

– Ах, привет!

– Привет… Это Эдвард Дайсер.

– Я нашла твою карточку.

– Мы с тобой, видимо, чуть-чуть разминулись.

Что значат слова, если сами их звуки окрыляют и заставляют замирать сердца?

– Я приехал всего на один день. К сожалению, сегодня вечером я должен ужинать с людьми, к которым приехал в гости.

– А ты можешь прийти сейчас?

– Как скажешь.

– Тогда приходи скорей!

Она бросилась наверх, чтобы надеть другое платье, и впервые за несколько недель ей захотелось петь. Она стала напевать:

Переодевшись, она вышла на лестницу; зазвонил звонок внизу.

– Не обращайте внимания! – крикнула она горничной. – Я сама открою!

Она открыла, и перед ней оказались мистер и миссис Уоррен Диллон. Это были старые друзья семьи, но на этих рождественских каникулах они так и не виделись.

– Жозефина! Мы пришли повидаться с Констанцией, но надеялись увидеть хоть ненадолго и тебя; тебя ведь никогда не бывает дома…

Ошеломленная, она провела их в библиотеку.

– Во сколько должна прийти сестра? – спросила она, как только к ней вернулся дар речи.

– Примерно через полчаса, если не опоздает.

Она постаралась быть особенно любезной, чтобы заранее загладить неучтивость, которую придется проявить позднее. Через пять минут вновь раздался звонок; на крыльце стояла романтическая фигура, четко и ясно вырисовывавшаяся на фоне холодного неба; за ней по ступенькам поднимались Трэвис Де-Коппет и Эд Бемент.

– Подожди! – быстро прошептала она. – Все эти люди сейчас уйдут.

– У меня только два часа, – сказал он. – Конечно же я подожду, если ты так хочешь.

Ей захотелось тут же его обнять, но она сдержалась, и даже руки ее послушались. Она представила всех друг другу, она попросила принести чаю. Мужчины стали расспрашивать Эдварда Дайсера о войне, и он отвечал им вежливо, но несколько нервно.

Через полчаса он спросил Жозефину:

– Сколько сейчас времени? Мне нужно успеть на поезд.

Они могли бы заметить, что на руке у него были часы, и понять намек, но он вызывал у всех такое восхищение, словно им удалось поймать какую-то редкую птицу и никто не успокоится, пока ее не изучат вдоль и поперек. Даже если бы они догадались, что сейчас творится в душе Жозефины, они сочли бы ее эгоисткой, не желавшей поделиться со всеми предметом всеобщего интереса.

Прибытие Констанции, замужней сестры Жозефины, делу не помогло; Дайсер вновь стал жертвой феномена людского любопытства.

Когда часы в холле пробили шесть, он бросил на Жозефину отчаянный взгляд. С запоздалым пониманием ситуации гости стали расходиться. Констанция увела Диллонов наверх, в другую гостиную, а юноши отправились по домам.

Тишина; слышны лишь удаляющиеся с лестницы наверх голоса, да удаляющийся скрип автомобильных шин по снегу на улице… Прежде чем было сказано первое слово, Жозефина вызвала горничную и приказала ей говорить, что ее нет дома, а затем закрыла дверь в холл. Подошла к дивану и села рядом с ним, стиснув пальцы и ожидая.

– Слава богу, – произнес он. – Я уж думал, что если они еще хоть на минуту задержатся…

– Ужасно, да?

– Я пришел лишь из-за тебя. В тот вечер, когда ты уехала из Нью-Йорка, я на десять минут опоздал к поезду, потому что меня задержали во французском «Бюро пропаганды». Письма я писать не мастер. И с тех пор я думал лишь о том, как бы приехать сюда и увидеть тебя снова!

– Мне было очень грустно.

Но не сейчас; сейчас она думала лишь о том, что через мгновение окажется у него в объятиях, почувствует, как пуговицы его мундира больно вдавятся в ее тело, почувствует, как его портупея словно сожмет их обоих, сделав ее частью его самого. Не было никаких сомнений, никаких оговорок – он олицетворял собой все то, что она желала.