Книга Сброшенный корсет, страница 41 – Сюзанна Кубелка

— Могу я телеграфировать, чтобы сегодня же заказать ткань?

— Конечно, по мне, так прямо сейчас…

— И позвольте предложить вам… Быть может, стоит сделать манекен по меркам фройляйн? Ведь она, как я слышала, каждый день должна тренироваться. Мы сэкономили бы ей время.

Манекен? Я не ослышалась? Манекен Минки в портновском салоне? Я поднималась в этом мире на новую ступень.

— Манекен одобряю, — пробасил генерал. — А когда шедевр будет готов? Я имею в виду платье.

— Где-то числа десятого. Раньше не могу обещать. У нас три больших заказа — вечерние платья для императорского бала, а кроме того, мы работаем день и ночь над свадебным платьем для фройляйн Юстины. Сейчас его как раз вышивают. — И она показала на белое подвенечное платье, перед которым стояли на коленях две швеи, расшивавшие подол мелким жемчугом.

— Для племянницы господина почтмейстера?

— Совершенно верно, Ваше Превосходительство. У нее хорошая партия. Мастер-столяр, у которого большое дело в Штирии…

— Она очень хорошенькая, эта маленькая Юстина, — сказал ничего не подозревающий генерал. — И родители очаровательные люди. Очень любят свою красавицу дочку. И почему она выходит за жалкого гражданского, никто не может понять. Я думал, она выйдет замуж за офицера и будет одной из наших.

Лилли Цирмиллер поспешно схватила свой желтый сантиметр. Тетушка и Эрмина обменялись тревожными взглядами.

— Боже мой, почему? — воскликнула принцесса Валери. — Все время одна и та же старая история… — Но она не закончила.

— Прошу прощения, только если это удобно, могу я приступить к снятию мерок? — Лилли Цирмиллер кивнула мне, и я встала. — Сколько сантиметров должно иметь платье в талии?

— Так, чтобы я мог обхватить ее двумя руками, — воскликнул генерал. — Лучше всего, как вчера вечером.

— Это чересчур узко, — запротестовала Эрмина. — Моя Минка должна еще и дышать на скачках.

— Пятьдесят пять сантиметров? — спросила госпожа Цирмиллер.

— Да.

— Дорогая Лилли, — воскликнула тетушка, — делайте талию на сорок пять сантиметров.

— Так узко? Это же ваша собственная мерка, сударыня. Больше такой нет ни у кого в Эннсе.

— Кроме моей маленькой племянницы, — последовал гордый ответ. — У нее такая же фигура, как у меня. Вы не поверите, но вчера мы зашнуровали ее на сорок сантиметров. Это европейский рекорд.

— И она танцевала чардаш, — воскликнул Его Превосходительство, — но на скачках не требуется такой строгости. Я соглашусь с вами, сударыня, — он обратился к Юлиане, — сорок пять сантиметров, и ни одним сантиметром больше.

— Обязательно так узко? — удрученно промолвила Эрмина.

— Обязательно! — пробасил генерал. — Нет ничего прекраснее на всем белом свете, чем женщина с осиной талией верхом на лошади.

— Ну хорошо, — Эрмина сдалась. — Я рада и тому, что это не республиканское платье с турнюром.

— Что я слышу? — с наслаждением произнес генерал. — Вы сказали республиканское? Дамы снова политиканствуют, да? Тогда могу вас успокоить, дорогая Эрмина, Австрия никогда не будет республикой.

— Кто это сказал? — воскликнула, как я и опасалась, Валери. — Вы способны заглянуть в будущее?

И опять начался этот бесконечный спор. Генерал тоже, правда, никогда не сдавался:

— К вашему сведению, на свете есть только три республики: крохотная скучная Швейцария, где-то там полудикая Америка и сердитые французы. И поверьте мне, все они долго не продержатся.

— Это почему же? — возмутилась Валери.

— Это всего лишь эксперименты! Самая слабая изо всех государственных форм — республика. Народ без императора — все равно что туловище без головы. Никакого размаха. Ни мощи, ни великих идей…

— Но не во Франции. Там хотят еще в этом веке… Вы ни за что не отгадаете! Они хотят построить высочайшую башню в мире — в Париже.

— Выше, чем наша городская башня? — спросила госпожа Цирмиллер. — В ней шестьдесят пять метров.

— В пять раз выше. Больше трехсот метров.

— Пять городских башен? Дорогая Валери, ты уверена? Это похоже на манию величия, — Эрмина покачала головой.

— У них гениальный инженер, — уверенно продолжала Валери. — Его зовут Эйфель. Он строит не из камня, а из стали.

— Фу! Стальная башня в Париже! Это разрушит весь город.

— Он строит невероятнейшие вещи, этот Эйфель. Мосты, виадуки — такой элегантности мир еще не видал.

— Послушайте, моя дорогая, — покровительственно начал генерал, — ваш гений, этот Эйфель, как он собирается закрепить свою башню, чтобы она не опрокинулась? Трехсотметровой высоты? Тогда ему придется бурить на триста метров вглубь для фундамента. Кто это будет оплачивать? Я предвижу… из всего этого произрастет грандиозный хаос. Второе вавилонское столпотворение, если вообще что-нибудь получится… Это станет концом вашей горячо любимой республики. Иначе говоря, башня вообще не нужна. Все республики обречены на гибель. И я объясню вам, почему.

— Почему?

Зольтан фон Бороши удовлетворенно улыбнулся:

— Потому что республика не может выиграть войну.

— Да-а-а? — воскликнула Валери. — Такого еще никогда не слышала.

— Поверьте полководцу, вы, бунтарка! В вашей республике вся сила уходит вовнутрь, туда, где дерутся между собой партии. А для внешних действий, на войну сил уже не остается. Через пятьдесят лет не будет ни одной республики. Наша маленькая барышня еще застанет этот момент. Франция и Швейцария снова станут королевствами. Америка возвратится в лоно Англии. А теперь вернемся к нашим новейшим подвигам. Политика — это не для женщин. Наша золотая пташка, — он с улыбкой взглянул на меня, — ей уже скучно. Госпожа Цирмиллер, снимайте мерки. Габор, ты проводишь дам к перчаточнику. И к сапожнику — снять мерки. Нам нужны тончайшие вязаные перчатки, тридцать пар, белоснежные…

— Не кожаные? — удивилась Эрмина.

— Кожа слишком гладкая. Вожжи выскальзывают. Вязаные лучше. В них лучше чувствуешь поводья.

— Но она испортит себе руки! — с беспокойством воскликнула тетушка.

— Не испортит, если наденет три пары, одну на другую, как наша прекрасная императрица. Габор, девять пар должны быть готовы послезавтра. И если дамы не очень устанут, ты проводишь их в казарму к конюшне и представишь им нашу маленькую Аду. Барышня сама увидит, — его черные татарские глаза осветила нежность, — что лошади вовсе не чудовища, а милые четвероногие друзья, самые верные. А теперь, к величайшему сожалению, я должен покинуть вас, — и он, кряхтя, поднялся.

Кряхтя, потому что не выспался. Генерал еще долго пировал вчерашней ночью, после того как мы ушли, и я слышала его раскатистый бас, долетавший до моей комнаты.