Онлайн книга «Венецианский бархат»
|
«Стоит только влюбиться, – подметил Бруно, – как приходится по-новому смотреть на хорошо знакомые вещи. Ты можешь самонадеянно полагать, будто вобрал в себя любовь, проглотил ее всю, подобно тому, как небо жадно поглощает росу, но потом ты вдруг оказываешься в знакомом месте, куда нога твоя не ступала с тех пор, как твое сердце сделало тот фатальный кувырок. Eccoqua [91] – с прежним местом приходится знакомиться заново. Там нужно посидеть в тишине, чтобы душа твоя вступила в переговоры и тебя приняли в том новом качестве, коим ты обзавелся, – влюбленного или любимого, – или же, если тебе повезет, в обоих». Бруно горько улыбнулся своим мыслям. «Очень может быть, что место тебе не поверит. Оно может скрытно и коварно разрушить твою уверенность в себе, начать убеждать тебя со своим непоколебимым упорством, что ничего не изменилось, что любовь, которую, как тебе казалось, ты крепко держишь в руках, – всего лишь иллюзия. В свете подобных доказательств, столь осязаемых и знакомых, любовь становится призрачной и неправдоподобной даже для тебя самого». В то утро он столкнулся с Сосией во дворе Сa d’Oro [92], где покупал несколько стопок листов для благородного вельможи, которому принадлежал особняк. В отсутствие Венделина редакторы взяли на себя задачу по поддержанию репутации stamperia на плаву, для чего совершали постоянные вояжи дипломатического свойства по домам из «Золотой книги», где демонстрировали образцы своей работы и ублажали слух своих благородных клиентов точно отмеренной лестью. Его появление оказалось полной неожиданностью для Сосии, которая выходила из palazzo как раз в тот момент, когда он входил в него. И свежий ветер развеял ее ложь между колонн и унес к воде, похожей на исчерканное пунктиром тусклое олово. Она была взволнована. Она не желала приходить сюда. Бруно хотел задержать ее, но сделать это у него было не больше шансов, чем стиснуть в пальцах прозрачный утренний свет, медленно обретающий плотность вокруг них. Не прошло и нескольких мгновений, как разговор их принял обычное унылое и мрачное направление. – Значит, ты спишь с ним? Почему бы тебе прямо не сказать мне об этом? – Разумеется, я сплю с ним. У нас всего одна спальня. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду: делишь ли ты с ним свое тело так же, как и со мной? – Рабино редко бывает дома. Если он приходит ко мне в постель, я ложусь поверх покрывала, чтобы он не прикоснулся ко мне даже случайно. «Это тоже отъявленная ложь», – подумал Бруно, но все равно сделал вид, будто поверил ей. – Значит, он больше не хочет тебя? Молчание. – Он будет страдать, если узнает, как я прикасаюсь к тебе? – Он по-прежнему считает меня своей женой. – Но разве ты – не его жена? – Каждый из нас живет своей жизнью. – Но, раз вы до сих пор остаетесь вместе, значит, он по-прежнему тебя любит. Сосия предпочла истолковать его вопрос с практической точки зрения. – Он слишком устает. Он смотрит на меня и не видит. Я тоже смотрю сквозь него и не вижу его. Он засыпает раньше, чем я успеваю задать ему простой вопрос о травах, которые нужны нам для аптеки. Иногда мне кажется, что он торопится заснуть специально, чтобы не видеть меня. Я плачý ему тем же. – Но кровать вы, тем не менее, делите. Иногда. Молчание. – И там вы занимаетесь кое-чем еще, помимо того, что спите вместе. Иногда. Молчание стало угрожающим. Он не догадывался, что Сосия намеренно старается создать у него впечатление, будто между нею и Рабино существует большая близость, чем на самом деле, потому что в противном случае Бруно мог стать куда более настойчивым в своих домогательствах. А правда заключалась в том, что замужество отнюдь не тяготило Сосию и не вызывало у нее отвращения. Она легко мирилась с теми небольшими лишениями, что оно ей причиняло, приняв некоторые меры к тому, чтобы продолжать получать удовольствия. Не прошло и недели после их первой встречи, а Фелис Феличиано отправил посыльного к ней домой с запиской; Рабино устало передал ей уклончивое содержание письма, сделав вид, будто не понимает, что оно в действительности означает. А когда он увидел, как она моется и переодевается перед тем, как отправиться на свидание, то просто опустил глаза долу и вернулся к своим травам. * * * Позже, в своей квартирке, куда он завлек ее, пообещав вознаградить, не приставая с разговорами, Бруно все-таки не выдержал и попытался расспросить Сосию о матери. Та в ответ сплюнула и повернулась к нему спиной. – Здесь, в Италии, материнство почитается священным. Разве в Далмации дело обстоит иначе? – Моя мать была матерью. – Эти слова Сосия проговорила с нескрываемым презрением. – Я видела лишь упадок и вырождение. Я видела, что она была никем, только лишь нашей матерью, а мы, словно маленькие крысята, сосали ее и дергали без конца. Она была всего лишь кормящей соской, некоей разновидностью пищи, которую надо было съесть. И мы пожирали ее. А она любила нас настолько, что даже не сопротивлялась. – Неужели ты нисколько не любила ее? – Во время войны она стала для меня совсем чужой. Я разлюбила ее. Помню, что гранат, который дал мне один моряк, и то нравился мне больше. – Какой моряк? – Просто моряк. Сосия уже собиралась уходить. – Почему бы тебе хоть раз не остаться у меня до утра? – взмолился он, в самый последний миг вновь растеряв все свое достоинство. – Чтобы ты заснул на мне? – Ни за что! Но ведь ты говоришь не обо мне. Ты имеешь в виду какое-то ужасное создание, некий обобщенный образ, который придумала для того, чтобы ненавидеть всех мужчин. – Ты полагаешь, что я не знаю мужчин, Бруно? Он уныло подошел к клетке, в которой сидели два его воробья. Из их яиц не вылупились птенцы. На красивой скорлупе проступили пятна гнили, и он спрятал их с глаз подальше, в выдвижной ящик гардероба. Пожалуй, в этом была его вина. Когда Сосия избегала его, он закармливал птичек, пока им не становилось дурно, и их маленькие брюшка раздувались от зернышек. * * * Но однажды они все-таки провели ночь вместе. Бруно добился своего. Весь день он потратил на приготовления, покупая на рынке Риальто дорогие изысканные фрукты и сушеное мясо, убирая комнаты, а потом складывая книги и бумаги стопками, стараясь, чтобы они не выглядели слишком уж аккуратными. Хотя зима еще не кусалась холодом, он развел огонь в очаге. |