Онлайн книга «Родина»
|
– То есть, если я правильно понимаю, тебе нет резона за это здание держаться? – Меня прежнее положение вполне устраивало. – Нет проблем, Костя. У меня в этом красивом портфеле – бумаги. Я тебе их оставляю, ты прочитываешь внимательно, консультируешься, подписываешь, и здание переходит в надежные руки. – А я? – Ты получаешь достойное вознаграждение. Дочке поможешь свою квартиру приобрести, это важно для семейной жизни, сам знаешь. – А здесь что будет? – Гостиница. – В этом здании? – Не совсем. – Это здание – памятник архитектуры, уникальный экземпляр. Как редкая бабочка, его впору в Красную книгу занести. – Никто его сносить не собирается, начинку переделаем. – Начинка важна. Здание строилось как кинотеатр. – Оно разваливается. На него смотреть больно. Это как нищий старик на дороге. Всеми брошенный. Ему недолго осталось. – Нет. Ваня помолчал, внимательно разглядывая директора, его седеющую голову, помятый воротник рубашки, порез на щеке. – Костя, ты с ума сошел? Зачем тебе это надо? – Не знаю. – Что ты собираешься делать с этой, хотел сказать, рухлядью, но пусть будет бабочка. С этой бабочкой? – Что и прежде – кино показывать. – Какое кино? О чем ты? – Людям надо отвлечься. – Люди прекрасно пивом отвлекаются. Плюс телевизор. Директор молчал. Он вынул и вертел в руках сигарету, но не закуривал. – В стране разруха, – сказал Ваня, – по ночам фонари не горят. Жрать нечего. Стреляют. У вас женщину убили. – Между прочим, был полный зал. – Что? – Ни одного свободного места. Фонари не горят, жрать нечего, стреляют, телевизор хоть не включай – такое дерьмо, где еще человеку отвлечься? – Я, кажется, понял, – сказал Ваня. – Ты решил, что ты – важная птица. Поставщик чудесных видений. Ты же знаешь, что показать, ты киновед, ты мировая величина, ты исследования пишешь про крупный план. – Я ничего не писал про крупный план. – Да какая разница? Про средний. Про эффект Кулешова. Я в библиотеку зашел, поинтересовался. – Подготовился. – Я такой. Ты прогоришь, Костя. Твой покойный хозяин – он, конечно, любил кино, но у него и другое дело было, серьезное, за счет которого он ваш кинотеатрик и подкармливал. Знаешь, что за дело? – Нет. – Хочешь, открою? – Мне без разницы. – Как скажешь. Ты ведь не дурак, Костя, ты же понимаешь, что иллюзион твой личный рухнет, полгода не проживет, если только спонсора не найдешь, но что-то я сомневаюсь. – Полгода так полгода. А может, год. В Союз напишу обращение. В Союз кинематографистов. – Я понял. – За рубежом, как ты верно заметил, ко мне с большим уважением относятся. Передам здание Союзу. Или Москве. На условии, что будет по-прежнему кинотеатр и я в нем – директор. – Не выйдет. – Чего так-то? – Мы об этом в состоянии позаботиться. – Мы? – Наша строительная компания. А ты думал кто? Мафия? Меньше кино смотри. – Угрожаешь? – Уговариваю. – Ты чай будешь допивать? – Нет. Паршивый у тебя чай. Ваня взял портфель, действительно прекрасный, из толстой кожи, с золотыми замочками, которыми Ваня щелкнул. – Документы я тебе все-таки оставлю. Вынул папку и положил на стол, на край, подальше от кружки и сладких, липких разводов. – Не хочу тебя пугать. Просто советую. Подпиши. Серьезные люди просят. Советую очень. Настоятельно рекомендую. – Послушай, Ваня, – сказал задумчиво директор, – можно, я тебя спрошу? Ты не против? Ты больше ни разу не плакал с тех пор, как мать умерла? Ваня посмотрел на директора долгим взглядом: – Нет. – Почему? Ничего в жизни такого не случалось? Даже щенок твой не помирал? – Я не держу щенка. И не держал. – Но дети-то у тебя есть. – С ними все в порядке, спасибо. – А фотография? Помнишь, мать твоя без глаз, черные очки вместо? – Храню. – По-прежнему? На столе держишь? – Чего ты добиваешься, Костя? Чтоб я заплакал? Мать хочешь мою повторить? Она неповторима. Недосягаема. И ты меня до слез не доведешь и до живого меня не достанешь. Бумаги изучи, посоветуйся с умными людьми, хоть бы и из Союза вашего. Подумай, я перезвоню через неделю. Будь здоров. И Ваня поднялся и направился к выходу. В кино или в книгах реальность подчинена истории (той, которую рассказывают). И телефон, к примеру, звонит только тогда, когда нужно прервать разговор или повернуть сюжет. И в дверь никто не ломится, позволяя героям выговориться. История диктует. Но в реальности невыдуманной звонки и случайные взгляды диктуют историю. И даже Историю. Стук в дверь, обрывки новостей в телевизионной программе, колдобина, о которую спотыкаешься, ступенька, с которой летишь. Разумеется, вниз. Телефон молчал все время разговора директора с Ваней. И некоторое время после Ваниного ухода. Словно бы давал возможность директору побыть одному. Постоять у окна, покурить у открытой вновь фрамуги. Он уже собирался выйти из кабинета, ополоснуть чашки. Уже взялся за Ванину чашку, полную наполовину. И ему вдруг показалось, что Ваня смотрит на него из чашки, из черного подвижного зрачка. Зазвонил телефон, и директор чашки оставил. – Костя? Здравствуйте. Это я, Андрей. – Здравствуйте, Андрей. – Вы меня узнали? – Да, конечно. Что-то случилось? У вас голос растерянный. – Вы извините, я не могу долго говорить, у меня нет возможности, я из телефона-автомата, пришлось идти на станцию, возле дома не работает, сорвали трубку, а здесь очередь. У вас какая погода? – У нас? Снег. – И у нас. Наверно, сейчас везде снег, даже в Африке. Я прошу прощения, Костя, я слышал, у вас человека вчера убили? – Слышали? – Это правда? – Да. Я поражаюсь, как новости разлетаются. У вас и телефона нет. – Ко мне студенты приезжали. – А-а. – Талантливые ребята, жалко их, я всегда талантливых жалею, а в наше время и совсем. Что с ними будет? Во что их жизнь превратит? |