Книга Лестница грез. Одесситки, страница 94 – Ольга Приходченко

– Мне ваш Толик тоже два ящика приволок. А когда мы с сестрой один открыли, то там оказались….

Меня душил такой смех, что не могла выговорить.

– Что оказалось?

Я не успела ответить, дверь открылась, в нее просунулась голова Артёма:

– Я за ключами. Шо, что-то не так, что вы обе заливаетесь, смотрите, не обоссытесь.

– Бери ключи и чеши, в кладовке будешь прихорашиваться, там тоже зеркало есть. Ольга, а он ведь из-за тебя так чепурится, одеколоном стал вонять, чуешь, какой дух от него. Хорох орится, мы ещё того, можем. Тоже мне жених, с тухлыми яйцами, мы тебе молодого, крепенького сами подберём. Самого красивого на всю Одессу.

Наверное, и дальше продолжалось бы сватовство и обсуждение достоинств племянника начальницы, но тут за дверью раздался голос Эдельмана и показалось его всегда испуганное, сморщенное, как печеное яблоко, лицо с громадным шнобелем, из которого всегда капала сопля. «Это вода, видите, просто вода», – он перетирал в руках скользкую жидкость и убеждал окружающих, что в висящем пузыре под носом ничего кроме воды нет.

– Я поздороваться заглянул. Похолодало-то как. Своей велел трико с начесом поддеть. И вы бы тоже потеплее оделись. Не стесняйтесь, я на шухере постою.

– Без вас справимся, сколько с утра ухажеров, – у Анны Павловны от смеха потекли из глаз слёзы, у меня тоже защипало в глазах. Когда за Эдельманом захлопнулась дверь, она уставилась на меня: – Хватит, Ольга, а то с утра смех, к вечеру слёзы. Ты там не договорила, что оказалось.

Шепотом я рассказала про здоровенных жаб, как мы с Алкой удирали, когда они на нас стали из ящика выпрыгивать. Как они сначала расползлись по балкону, а потом, как парашютисты, сиганули вниз, только лапки сверкали. На наш дружный хохот сбежались все складские, любопытствовали, что у нас происходит. Начальница раскрыла настежь дверь: от артистка, Ольга, в кино ходить не надо. Та расскажи им, все свои.

В картинах, по-театральному я рассказывала в лицах, как удивлялись соседи и прохожие, как божилась дворничиха, что своими очами бачыла, як падали ци жабы прямо с неба. Как с ними играли кошки, а потом жрали. И как соседка с первого этажа, любительница крепко выпить, одну жабу спасла, поместила в клеточку и выставила на подоконник на всеобщее обозрение. Эдельман, наржавшись вдоволь вместе со всеми, подвёл итог, что раки он не любит, а жаб тем более. А вот от свеженьких жареных коробчиков или глосиков не отказался бы. Губа не дура, я тоже.

Меня тут же снарядили на Алексеевский рынок, и поближе к обеду мы еще с одной женщиной-рабочей чистили живых коробчиков. Со склада мелкого опта тут же нарисовалась заведующая Валентина со своим паем в виде отварной картошечки с полным солёно-квашеным ассортиментом. Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Дружно пили ром «Негро», закусывая солёным арбузом. Я впервые в жизни оценила его специфический вкус, как прекрасно он гасил пожар в моих кишках от крепкого напитка, оставляя почти трезвой голову.

Так на складе БВГ поминали мы души ни в чём не повинных жаб. Особенно разошёлся Артём:

– От Толян, бляха муха, затурканный на всю голову. А ты, малая, закусывай, не хватит жратвы, счас жабу споймаю, у нас в подвале они тоже водятся, парочку специально оставили на развод.

Эдельман, обцмакивая голову карпа и непрерывно шмыгая носом, тоже вставил свои двадцать копеек:

– Деточка, да они тебя на испуг берут, у нас кроме крыс и мышей никакой живности не водится.

– Что несешь? – возмутилась Анна Павловна, махнув ручкой, чтобы ещё рома подлили. – Не верь ему от нас и мыши, и крысы все сбежали к Вальке, наши банки им не по зубам.

Артём схватил меня крепко и больно за руку: ещё как по зубам, обожают лизать клей на коробках, все углы обкусаны, идём покажу.

– Всё, хватит, пошутили и будет, – начальница, наверное, отбила кулак, крепко стукнув по столу. – Артём, прекрати, не нарывайся.

Артем с жалостью взглянул на недопитую бутылку, понял, что надо отчаливать. Второй грузчик подхватил его под руку и потащил на улицу.

– Эх, Анюта, да до неё ни одна шпана не подойдёт, ты напрасно так. Мой друган Костя Хипиш на что, позаботится.

Анна Павловна потихонечку ещё налила себе половинку своей зелёненькой стопочки и выпила. Потом стряхнула её и спрятала в сумочку. Улыбаясь, она несколько раз повторила:

– Вот самец, кобелина. Ни одна баба против него не устояла и не устоит. Уродился же такой. Нет того, чтобы уж к такому х… бог дал бы ещё мозги в придачу так нет, мозги сунул Эдельману вместе с соплями.

Одному мозги, а другому это дело. Может, это и по-честному, но совсем несправедливо.

Она засобиралась, поправила прическу и упорхнула, оставив меня на хозяйстве одну в ауре приятных французских духов. Не успел за ней раствориться их шлейф, как с Михайловской улицы стали прибывать машины с соками, там находились два наших цеха по их производству.

Как говорят, грузчики работали без пыли и шума. Удивительно, но без начальства даже лучше, ни тебе ругани, мага, спокойно. Крик подняли водители, некому было подписать накладные. Эдельман как сквозь землю провалился. Взяв ответственность на себя, я позвонила секретарше Женьке:

– Эдельман нужен, где он, никто не знает, шоферня скандалит! Пошёл в туалет и пропал.

– Так пусть твоя начальница за него распишется.

Не продавать же мне единственную опору и защитницу.

– Так она вроде отпросилась на часок к зубному, и её пока нет.

– Какой зубной, где она? – не унималась Женька.

– Ты же такая догадливая, знаешь же, она без этого не может. Только меня по делу не бери.

– Тогда позови Артёма к телефону, я ему пару советов дам. Артём на ее советы реагировал по-своему:

– От даёт обрезанный! Думал, у него всё вырезали вместе с бейцами, а они, смотри, ещё пухнут. Ага, жди, как узнаю, так и расскажу куда это наш сопливый почесал.

Он противно скривил рожу и, подмигивая мне, быстро пробежался по списку телефонов, висящему на стене, и стал набирать какой-то номер:

– Если Эдельман у вас, пусть дует огородами на склад, здесь машин до х… под разгрузку, Лейбзон уже бежит разбираться.

Заведующий влетел, как ошпаренный. Без головного убора, весь расхристанный, с таким молодецким румянцем на щеках. Быстро пересмотрел накладные, подписал и опять убежал. Решил, очевидно, что машин на сегодня хватит, а они, как назло, разъездились, все везли с Михайловской эти банки.

Артём под смех водителей в очередной раз набирал известный номер. На мой вопрос, отчего они так веселятся, получила краткий ответ: так дед бегает с открытым магазином. Только на следующий день узнала, куда заладился шастать старичок, Анна Павловна намекнула.

– Ты не смотри, что седой, еще тот ходок, весь дрожит, как бабу узреет. А хохочут потому, что по территории с незастёгнутой ширинкой бегает, забывает застегнуть. Я тебе как-нибудь покажу его зазнобу, обосрёшься на месте. А вот и наш Идальго явился, не запылился. Довольный. Сделал дело – гуляй смело.