Онлайн книга «Ферзь – одинокая фигура»
|
– Понял. Вопросов больше не имею. Мой сотрудник перепечатает протокол допроса и заедет к вам на работу за подписью. – Лучше уж я к вам заеду. Оставьте адрес. Следователь протянул визитку. Мы встали из-за стола. Проходя мимо адвоката, Дим положил ей руку на плечо. – Ольга, я могу отвезти вас, куда хотите. Раз уж по нашей вине вы извлечены из утренней постели. – Спасибо, воздержусь, – сухо сказал она, однако ладонь с плеча не сбросила. – Я на машине. Пару секунд Дим смотрел ей в глаза, затем убрал руку и вышел. * * * На улице следователь констатировал: – Дрянь. – А я вот не согласен с вашей оценкой ситуации, – молодцевато провозгласил Дим. – Ничуть не дряннее, чем можно было ждать. Или, вернее сказать, не дряньше. – Он врет, этот свидетель. Складно, зараза. Так, что не подкопаешься. Но врет же! – Сан Дмитрич, положа руку на сердце. Вот как на духу вам скажу. Свидетель говорит в пользу самоубийства. Записка на кухонном столе Березина – в пользу самоубийства. Запертый засов – тоже в пользу самоубийства. Слово «ничтожество» типографской краской – в ту же копилку. Выходит, что все гармонично так, стройным хором поют про суицид. Все кроме вас, Сан Дмитрич. – Ну да. Это ты верно говоришь. А то, что невинный человек хранит в телефоне номер отличного криминального адвоката, и тот по первому зову за двадцать минут прилетает – это тебе не странно? – Нет. Адвокату может быть масса объяснений. Может, этот Малахов – серый кардинал троещинской мафии. Может, он анашу завозит вагонами. Может, тещу позавчера зарезал. Все это аморально и неприятно, особенно для тещи. Но не дает ничего подобного ответу на вопрос: как пройти сквозь запертую на засов бронедверь? – Я не понял, ты его что, выгораживаешь что ли? – Нет, Сан Дмитрич. Я только утверждаю, что сейчас у нас нет совершенно ничего против этого человека. Ни малейших объективных доказательств его причастности к Березину. Одно лишь нежелание верить, что человек может отрубить себе руки, да еще неприязнь к высокомерному Малахову. – Тут согласен, – буркнул следователь. – С уликами плохо. Значит, будем работать. Идем, старшина. Отошел было от нас, потом вернулся. – Дим, что дала твоя проверка, на которую так вызверилась адвокатша? – А ничего не дала, к сожаленью, – Дим развел руками. – Его поле чуть вздрогнуло при моих словах – довольно слабо, слабей, чем следовало бы. Но энергетика у Малахова вообще тусклая, так что вялая реакция для него может быть нормой. – Ладно. Держите в курсе. Когда они уехали в служебной «ладе», Дим спросил: – Владя, а твоя машина где? – Там, на стоянке, – я указал рукой в сторону. – Отлично. Пошли, в кабине потрепемся немного. Подошли к моей «тойоте». Дим вдруг сказал: – Только на заднее сиденье садись. – Зачем? – Зачем-зачем… Чтоб от подъезда нас не видели. Хочу посмотреть, сколько эта Ольга еще проторчит у Малахова. Сели в кабину. – Ну, что думаешь, Владя? – Похоже, врет он. – Почему так считаешь? Я пожал плечами. – Чувствую. – И я чувствую, что врет, – с серьезной миной кивнул Дим. – Но штука в том, что все, сказанное им, по факту – правда. Он выдал целую кучу проверяемых фактов. Сан Дмитрич, ясное дело, все их переберет: и бильярдную, и штраф, и остановку со светофором, и рассказ про подростка. И убедится, конечно, что все факты достоверны. Все в рассказе Малахова, что мы сможем проверить, будет отвечать истине! – Мне не понравилась его аура. Тонкая, как у больного, невыразительная. – Правильно, что не понравилась. Он затаился – максимально замедлил энергетику. Это отличный способ скрыть свои эмо-реакции: они становятся очень слабыми и заторможенными, распознать почти невозможно. – И все твои ловушки Малахов, похоже, успешно обошел. Друг улыбнулся. – Умеешь польстить! «Все мои ловушки»! В тех пяти фразах, которые мне дали выговорить, – он подмигнул не без самодовольства. – Однако же, не совсем успешно он их обошел. В одну попался… левой ногой, скажем. – Это в которую? – В самом начале. Когда я сказал про ничтожество, а он не среагировал. – Невинный и не должен был среагировать: откуда ему знать, что написано на месте преступления. – Дорогой мой, слова про ничтожество – это был маячок, отвлекалка внимания. Ловушка там совсем в другом состояла. Вот представь: ты – невинный человек. К тебе ни свет ни заря врывается следственная группа и заявляет, что чувак, с которым ты позавчера пил, найден мертвым. Где найден и от чего умер – не говорят. Зато заявляют, что ты, мол, мертвеца презирал и считал ничтожеством. Что ты, невинный, на это ответишь? Правильно, всполошишься тут же: как нашли мертвым, где нашли мертвым? Вот вам крест на пузе: когда я уходил, он еще живой был! – Черт… а ведь верно! Место смерти мы ему не называли!.. – Конечно! Ты был с человеком наедине, потом его нашли мертвым и тебя хотят допросить. Понятно, ты испугаешься. Испуг будет естественным, если ты невиновен. А вот хладнокровие ты сохранишь в одном случае: если точно знаешь, что труп найден НЕ ТАМ, где вы пили с покойным. – Значит… ты считаешь, это Малахов? Дим потер затылок, вздохнул. – Не знаю. Не знаю – и все. Чтобы знать точно, на что он способен, мне нужно было его пощупать. Потыкать импульсами и посмотреть реакцию. Мне этого не дали. Так что… Потом, не знаю, заметил ли ты, на проверку с Петровской он среагировал правильно. – Когда ты сказал про кислоту? – Нет, прежде, когда попросил показать ему фото. Я сказал: покажите фото с желтыми гладиолусами. Сан Дмитрич понял, о чем речь. А Малахов – нет. В нем оставалось любопытство – слабое, но различимое. Похоже, цветы Катерине дарил не он. Дверь подъезда открылась. Безупречно сложенная Ольга Микулинская прошла вдоль дома, села в вишневую «мазду» и укатила. – Двадцать минут, – сказал я. – Многовато, чтобы взять деньги, пожать руку и уйти. Но мало, чтобы выстроить стратегию защиты на случай обвинения в убийстве. – Запутанное дело, Холмс, – сказал Дим. – Ой, Ватсон, и не говори. * * * – Итак. Жили-были Катерина Петровская и Иван Березин. Сейчас оба мертвы. Пока, вроде бы, все верно? Дим лепит к молочно-белому флип-чарту два крупных фото и под каждым из них рисует маркером крест. – Да, похоже на правду, – киваю я. |