Онлайн книга «Ферзь – одинокая фигура»
|
Чтобы заметить и осознать все названное, требуется около двух минут. А потом ты подходишь к нему и говоришь… Ну, например: – Скажите, сударь, там большая очередь? Апрельский четверг, ближе к полудню. Улица Жилянская, наводненная машинами, меньше – людьми. Довоенная пятиэтажка налоговой инспекции, от нее вдоль тротуара – матерая кирпичная стена. Парень моложе тридцати, высок, чуть сутул, в черных джинсах, повидавших жизнь замшевых туфлях и элегантной серой куртке. На плече висит кожаная сумка и норовит соскользнуть к локтю, что раздражает парня. Глаза умны, устремлены скорей в себя, чем наружу, губы сдержанной улыбкой выказывают удовлетворение. В левой руке держит книгу, правую вынимает из кармана, и на указательном пальце обнаруживается брелок автосигнализации, а на безымянном – серебряное кольцо. Он прошагал примерно полдороги от дверей налоговой до цветочного киоска на углу, когда мы пересекаем его путь, и Дим спрашивает: – Скажите, сударь, там большая очередь? – а?.. – парень едва выныривает из своей реальности и в треть внимания взглядывает на нас. – Я вот надеюсь сдать отчет, – поясняет Дим, приподняв свою сумку, – но что-то сомнения берут. Как по-вашему, есть ли шансы? Парень усмехается с видом превосходства и сочувствия одновременно: – Малы, к сожалению. Там очередь через весь второй корпус и еще по двору в два кольца. А в час прием окончится. – Интуиция не обманывает, – говорит Дим с оттенком грусти, но умеренным. – Впрочем, и логика мне открыто заявляла, что лучше приходить пораньше. – Это факт, – соглашается парень. – Я тоже пытался к открытию успеть, но пробки… Дим кивает и понимающе хмурится: – Да, утренняя напасть… Зато какое удовольствие вечером водить по городу, не находите? Свобода и скорость! Парень, очевидно, находит – он слегка улыбается, но и подается вперед, делает нетерпеливый шаг к перекрестку. Дим начинает движение в ту же сторону, соглашаясь: верно, нечего задерживаться – и вдруг добавляет: – Свободен и легок полет, сам летчик и сам самолет… Парень на секунду замирает, словно не поверив слуху, и его губы расплываются в улыбке. Делает паузу, похоже, перебирая в уме варианты ответов – сказать ли: «О, так мы фанаты Агаты?», или «Да, погонять вечером – это таки да!», или еще какую банальность в этом роде. Он произносит: – Я птичка в облаке розовой ваты, – тем самым завершив отрывок. В уголках его глаз появляются искорки. Дим тоже улыбается и протягивает руку: – Меня зовут Вадим. Сударь, любите ли вы автоквест так, как люблю его я? – А я Андрей, – парень сует ключи в карман и сжимает ладонь пситехника. – Автоквест – благородная игра, но сложно бывает собрать достойную команду. Видите ли, сударь, светские люди нашего возраста обыкновенно посвящают вечера семейному лону… точнее, очагу. – Семья – темница душ, – провозглашает Дим. – Однако могу предложить к вашим услугам команду из трех человек, в равной степени неженатых! Он живописует прелести автомобильной игры, которая состоится завтрашним вечером, упоминает двух легких на подъем друзей и горько сетует на поломку машины, из-за которой участие в игре для всех троих оказывается под вопросом. Андрей соглашается на роль водителя, и видно, что он с трудом дождался конца Димовой фразы, прежде чем согласиться. Они обмениваются телефонами, жмут руки на прощанье. Когда Андрей отходит, Дим поворачивается ко мне: – Предпочитаю «старопрамен», мой дорогой Ватсон. Я развожу руками – что тут скажешь! За девять минут до того я указывал на двери довоенной пятиэтажки и говорил Диму: – Четвертый, кто выйдет из этих дверей, согласится провести с тобой завтрашний вечер и прокатить на машине за свои деньги. Если нет – с тебя пиво. – Если да – с тебя, – согласился он. – Даю пятнадцать минут, – уточнил я. Прошло девять. Так что деваться мне некуда. – Так точно, «старопрамен». Но от пояснений не откажусь. – Вот сам и поясни. Я смотрю вслед Андрею, который садится в кабину черного «Сузуки» и вскоре стартует. – Активность, – говорю я. – Стержень этого человека – активность. Он быстро ходит, быстро думает, никогда не тратит времени зря. Движения порывисты, мимика подвижна, вынимает ключ еще за тридцать метров от машины, в очередях читает книгу. Одежда не дешевая, но обувь давно не чищена, а куртка помята – редко находится время на чистку и глажку. Ты понял, что с таким человеком нужно действовать в темпе, а вечерние автогонки придутся ему по душе. – И это все? – Нет. Он умен и с чувством юмора – глубокий взгляд, морщинки от уголков глаз. Потому ты говорил полушутливо. – И это все? – Да погоди, дай дух перевести! – У тебя было предостаточно времени, чтобы все осознать, – голос Дима становится жестким. – Ты назвал второстепенное, но пропустил главное. Ты промахнулся. Он одинок. – Ну да, – соглашаюсь, – он не женат. – Нет! – Дим фыркает, как кот, которому брызнули водой в морду. – Не в том дело. Небрежно одет, бледен, плечи сутулые, читает Достоевского, и не просто Достоевского, а «Бедных людей». Если бы ты успел ощупать его, то увидел бы: чувственный центр тусклый, как будто свечку шапкой накрыли. А глазенки-то умные, но, что хуже, с оттенком философской мудрости какой-то. И это в неполных-то тридцать! Друг мой, этот человечек – печальный аристократ в благородном одиночестве. Он из тех, кому и поговорить-то не с кем, ибо невежды, не поймут-с. Он мог бы, пожалуй, заявить, что в страдании душа совершенствуется. Однако, тому, кто ему близок, сознался бы, что не так уж и полезны страдания, не так он глуп, чтобы в это верить, но страдать все равно приходится, ибо таков удел человека мыслящего… Многие знания – многие печали, так вот. А активность, быстрота, гонки – все это вторично. Это компенсация, Владя, спасение в суете. – И что следует? – спрашиваю я, и превосходно понимаю: следует то, что слона-то я и не приметил. – Этому Андрею более всего нужна дружба. Общение с человеком, так сказать, его сорта, породы евойной. Я и предложил дружбу: показал, что, дескать, я тоже не без чувства юмора, тоже ностальгирую по сударям и прочим сэрам, ну и, конечно, мы с ним выше этой суеты с налоговыми отчетами. – Слушай… откуда ты узнал про «Агату Кристи»? Дим усмешкой сигналит нечто вроде: «поживешь с мое…» – Мужчина его поколения и уровня интеллекта обязан любить русский рок. Просто не может не любить. Ну, как отцы любят «Иронию судьбы», а матери – «Служебный роман». По части дорог и свободы пришло на ум три варианта песен: «Агаты», Макаревича и Кипелова. Передо мной стоял депрессивный перец, склонный к декадентству – и я выбрал «Агату». Как видишь, не прогадал. |