Онлайн книга «Царский каприз»
|
— Молодец бабенка! — А он что к ней? С авансами? — рассмеялся Ржевский. — Да неужели же не успел в своем деле? Ведь, бывало, всегда своей цели добивался! — Однако вот с княгиней Несвицкой не многого добился! — подмигнул Урусов. — Подождем, увидим! — заметил Ржевский. — Толцыте и отверзется! — А с чего это великий-то князь Михаил Павлович ей лошадь верховую прислал? — О, все, что он делает, делается им без всякого расчета, просто из внимания, а насчет женщин он у нас — рыцарь без страха и упрека. — Именно без страха и упрека, — вмешиваясь в разговор, заметил красный офицер в форме Измайловского полка, но задолго до этого вошедший в помещение летнего офицерского собрания, где происходила приведенная беседа. — А, Трубецкой! Тебя откуда принесло? — приветливо протягивая ему руку, крикнул Борегар. — Был в Петербурге, завтракал на Миллионной у француза. Угощал Бетанкур: он только что вензеля на погоны получил, так спрыскивали!.. — И везет же этому Бетанкуру! — пожал плечами Урусов. — Ничего особенного он собой не представляет, а вот подите же, во «флигеля» попал! — Ему Нарышкина-старуха покровительствует, а он через графиню Гендрикову не только флигель-адъютантские аксельбанты, а фельдмаршальский жезл раздобудет, если захочет. Молодая императрица исполнит каждую просьбу… ну, а императрицыно желание в нашем благословенном отечестве — закон! — Ну, не очень-то закон! Да вот слышали вы последнюю новость?.. Знаете, кто вновь приближен к государю? — Кто еще? — с любопытством откликнулся Борегар. — А тебя, Борегарди, хоть и хлебом не корми, только новость тебе сообщи, да главное поигривее. — Не мешай! — отмахнулся толстяк. — Говори же, Трубецкой, говори… рассказывай!.. — С начала начинай. «В некотором царстве, в некотором государстве», — посоветовал Тандрен. — Будешь ты знать свое место, фендрик? — с напускным нетерпением крикнул Борегар. — Слово сказать толком не даст, но все сунется. Да ну же, Трубецкой! Говори, что ли? — А сам угадать не можешь? — И не могу, и не хочу!.. Чего я буду себе голову ломать?.. — Ну ладно, скажу!.. Только, чур, если что выйдет, я ничего не говорил и никого из вас даже не видал!.. — Ну вот еще!.. Что ты, со шпионами, что ли, разговариваешь?.. — Ну-с… Внимание… — Ну-с — по-немецки рех! — дурашливо вставил Тандрен. — Фендрик! — Молчу… молчу!.. — Трубецкой, ты станешь говорить или нет? — произнес Борегар. — А если нет? — задорно рассмеялся красивый князь Трубецкой, двоюродный брат молоденькой фрейлины Нелидовой. — Если нет, так я нанесу тебе какое-нибудь оскорбление и вызову тебя к барьеру… — Как? Ты же оскорбишь да ты же и к барьеру вызовешь?.. Это что за новые порядки? — Господа, перестаньте вы! — крикнул Ржевский. — Я, ей Богу, готов подумать, что Трубецкой ровно ничего не знает и отлынивает от передачи сенсационной новости потому, что он соврал и новости ровно никакой нет и не было! — Ну, это вы оставьте! — откликнулся Трубецкой. — Я только уж очень-очень ошеломить вас боюсь. — Да ты не бойся, сделай одолжение! — Так слушайте же!.. Третьего дня поздно вечером в маленький павильон Павловского парка была привезена под густым газовым вуалем… — Почему газовым, а не тюлевым? — Фендрик!.. Ей Богу, убью! — крикнул Тандрену Борегар. — Ну, кто же, кто был привезен? — А не кто иной, как графиня Гольберг! Сама графиня, во всем своем прибалтийском величии!.. — Какая Гольберг?.. Что ты городишь? Ната? — Та самая… Знаменитая Ната… Прибыть они изволили вечером, а выбыть удостоили рано утром. — Вот так фунт! — дурашливо ударил в ладоши Тандрен. — Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя… Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?.. — Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать. — Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется… — Да, с этой дешево не разделаешься!.. — Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она — с головы до ног немка, а самое главное — высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет… Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха… — А что, она знаменитой Екатерине Ивановне — родня? — Да, кажется, племянница какая-то. — И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась. — Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим «турбильоном». Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю. — Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! — покачал головой Борегар при этом сообщении. Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду. Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке. От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени. Эти-то наставления и побудили «молодого» несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав. Молодая княгиня не смирилась, а только еще глубже ушла в себя и еще упорнее стала удаляться от общества. Единственными спокойными и счастливыми минутами ее невеселой жизни были часы, которые она проводила у матери, в знакомом опустевшем уголке, в дружеской, откровенной беседе. |