Книга О, сколько счастья, сколько муки…, страница 49 – Анастасия Туманова

— Разделся бы хоть… — попросила Настя.

Он повернулся, приподнялся на локте. Из-под полуопущенных век проследил за тем, как жена зажигает свечу, как, устало вздохнув, садится перед зеркалом и медленно вынимает шпильки из прически. Черные пряди освобожденных волос одна за другой падали на спину. В зеркале Илья поймал Настин взгляд. Опустив глаза, пробурчал:

— И как ты его узнала только? Старик стариком, лысина, как паркет, сверкает…

— Не знаю… Сразу вспомнила.

— Из-за него плакала-то?

— Что? — изумленно повернулась к нему Настя. Поймав напряженный взгляд мужа, взялась за голову, с улыбкой простонала: — Ох, Илья… И когда ты уймешься только? Я ведь уже старуха!

— Хороша старуха… Даже Паровоз этот — и тот ошалел. Все карманы вывернул перед тобой, чуть на колени не упал.

— Ну, Паровоз… Он — мальчик. Поди, и песен-то приличных не слыхал никогда.

— Плакала ты! — упрямо сказал Илья. Он сам не знал, зачем ему понадобился этот разговор, чувствовал, что ищет неприятностей на свою голову, но забыть о светлой дорожке, пробежавшей по Настиной щеке, уже не мог.

— Ну, что ж… плакала. — Настя опустила руки с последними шпильками, перебросила волосы на плечо. Тихо вздохнула. — Тебя слушала.

— Меня?! — растерялся Илья. — Меня?.. А я думал…

У него хватило ума не закончить фразы, но Настя не заметила его замешательства. По-прежнему сидя спиной к мужу, она смотрела в зеркало.

— Я ведь тебе всегда говорила: за твой голос весь хор отдать не жаль. Я еще девчонкой была — разум теряла от него. Сейчас-то ты редко поешь, уж не знаю почему… Но как заведешь что-нибудь, у меня вся душа дрожит. Жаль, что у тебя одни кони в голове.

Илья, не отвечая, поднялся, перешел комнату. Сел на пол рядом с женой.

— Настька… Ничего, если спрошу?

— О чем? — Она не удивилась.

— Скажи, а вот если бы… Вот если бы я петь совсем не умел? Был бы, как пенек, безголосый, даже «Обманула-провела» не вытянул бы? Ты бы тогда… Пошла бы ты со мной тогда?

Тишина. Настя молчала, а Илья не смел поднять глаз. Сидел на полу, смотрел на полукруг света, очерченный свечой. И уже не ждал ответа, когда услышал тихий не то смешок, не то всхлип.

— Конечно, пошла бы. Забыл, как я тебя любила?

— Любила все-таки? — попытался усмехнуться он. Остро, как никогда в жизни, болело сердце. И даже голос жены слышался будто издалека:

— Вот глупый… И любила, и люблю. Что это тебе в голову пришло?

Илья, не ответив, уткнулся в ее колени. Долго сидел так и, когда встревоженная Настя уже наклонилась к нему, вдруг резко вскочил и опрокинул ее на постель.

— Илья! Господи! Илья! Ты с ума сошел! Нет, видали вы, люди добрые, — устал он! — испуганно отбивалась Настя. — Да успокойся ты, жеребец, что ж тебя под утро разобрало? Дети вот-вот проснутся! Отстань, сдурел совсем! Опять к осени с пузом буду, цыгане со смеху умрут!

— Ты мне жена! — прорычал Илья, с размаху валясь рядом с ней. — Забыла?! Напомню сейчас! Будет пузо — будешь рожать! Это тебе не романсы распевать!

— Бог ты мой… — рассмеялась Настя.

Сбрасывая рубаху, Илья едва успел дунуть на свечу, и комната погрузилась во мрак.

— Дадо, бога ради! Дадо, вставай! Да проснись же!

— Что такое? — Илья сел на кровати.

Комнату заливало солнце, от ночного дождя не было и следа. Кинув взгляд на ходики, Илья убедился, что уже три часа дня. В дверях стояла перепуганная Дашка.

— Чяери, что случилось? — Илья сообразил, что, раз уж Дашка ворвалась в спальню родителей, происходит что-то из ряда вон.

— Отец, быстрей, они друг друга поубивают! — Эти слова Дашка прокричала уже с лестницы.

Перепугавшись, что она свалится со страха, Илья наспех оделся и побежал за дочерью.

Панорама открывалась такая: во дворе, перед крыльцом, поднимая брызги грязи и дождевой воды, катались, вцепившись друг в друга, Гришка и Федька Трофимов. Дашка кричала: «Спасите!», из окон высовывались головы цыган, а на прислоненной к стене дома лестнице, обхватив колени руками, сидела безмятежная, как статуя, Маргитка. С одного взгляда Илья понял, что весь сыр-бор из-за нее.

— Эй, пшала ^[39], Гришку бьют! — раздалось из-за дома.

Оглянувшись, Илья увидел, что через двор с грозными воплями и лопатой наперевес несется его Илюшка, а за ним, крича и толкаясь, вся ватага братьев вместе с пятилетним Ванькой, подтягивающим на бегу штаны. Не успел Илья остановить их, как сверху грянуло: «Гриха, я сейчас!», и из окна второго этажа во двор прыгнул Яшка. Он с ходу кинулся в куча-мала, и по двору покатился комок из сцепившихся мальчишек. Вдобавок из-за забора послышалось: «Федька, держись!», и Илья понял, что сейчас на поле битвы примчатся все одиннадцать Трофимовых с мамашей во главе. Встречаться в бою со Стешкой Илье вовсе не улыбалось, и он, набрав воздуху, рявкнул на весь двор:

— Эй, авэла, чяворалэ! ^[40] Хватит!

Верещащий клубок тут же распался. Младших сыновей при виде сердитого отца как ветром сдуло, только Илюшкина лопата валялась в растоптанной луже. На крыльце всхлипывала Дашка. На земле остались сидеть Яшка, Гришка и размазывающий по физиономии кровь Федька.

— Очумели?! — заорал на них Илья. — По очереди вам штаны спустить? Девок перепугали до смерти!

— Извини, Илья Григорьич, — сдержанно ответил Яшка, вставая на ноги. — Не заметил тебя. — И тут же, едва переведя дыхание, гаркнул на Маргитку: — Из-за тебя опять, оторва?! Косы выдеру!

Он и в самом деле размахнулся дать сестре подзатыльник, но та, оскалившись, зашипела ему в лицо так, что Яшка отпрянул.

— Тьфу… кошка подзаборная. Пошла вон отсюда!

Маргитка презрительно фыркнула, слезла с лестницы и зашагала через двор к калитке. Девчонка уже прошла мимо Ильи, не взглянув на него, когда он не выдержал:

— Рада, чертова кукла?

Маргитка обернулась. Без улыбки, зло спросила:

— Что же мне — повеситься пойти? Извини, морэ, некогда.

Только сейчас Илья заметил, что девчонка одета по-уличному: серое платье, жакет, шляпа, сумочка.

— Куда тебя черти несут?

— Тебе что за дело? — отрезала она и быстро вышла за калитку.

Илья шагнул было следом, но, поймав недоумевающий взгляд Яшки, поспешно вернулся. Федька Трофимов тем временем успел смыться через забор в свои владения, и Гришка сидел на земле один. Вокруг него вертелась Дашка с мокрым полотенцем. Глядя на детей, Илья вдруг вспомнил, что сегодня вечером Дашка впервые собиралась выступить в ресторане с новым романсом и Гришка должен был аккомпанировать ей. Нашел время морду разбивать, чертов сын!