Книга Война за океан, страница 22 – Николай Задорнов

Гиляки молчали.

— Влезгун?

— Нет, он не поил, — ответил Позь.

— Кто же? Ты ведь, Влезгун, водкой торгуешь?

Влезгун молчал.

— Бабы их поили! — сказал Позь.

— Какие бабы?

— Гилячки! — ответил переводчик.

— Еще что за новости? Какие гилячки вас поили?

— Не знаем, пьяные были! — мял в руках шапку огромный Андриан.

— Так ты мясо отобрал и не помнишь? И как у гилячек был, тоже не помнишь?

— Плохо помню.

— А ты?

— А я помню! — признался Фомин со вздохом. — Нас угощали!

— Выпорю за это! И весной вышлю в Охотск или в Камчатский порт в штрафную!

— Ваше высокоблагородие, помилуйте, ведь гилячки бабы глупые! — взмолился Андриан. — Сами навязались.

— Тем более! Ведь они замужние, семейные женщины.

— Девок, что ль, хватать?

— Никого не трогать!

— Как же быть?

— Женись!

— На гилячке?

— Да.

— Я с радостью! Сосватайте, ваше высокоблагородие. Я ей дом построю, я плотник, и тестю дом поставлю. Мне это по сердцу.

— А пока сосватаю тебя с розгами!

— Это нам мало важности. Только в Камчатку не отсылайте.

Матросы и казаки обступили капитана и стали просить за товарищей.

— Аносов, вместо хлопот бери розги в руки!

— Как-то совестно, ваше высокоблагородие, товарища хлестать!

— И меня в свое время пороли!

— Разве? В ученье? Дело казенное.

— Да, и мне приходилось! Такое время! Всем приходится. А ну, живо! Костей не переломит, это не шпицрутены.

— Соизволь, Андриаша, лечь как следовает! — с важностью сказал Аносов. — Когда, может, меня отблагодаришь.

— Молчать! — рявкнул Козлов.

Ударил барабан…

Гиляки столпились.

— Из-за вас, сволочей, своего порем! — сказал им Аносов.

Невельской велел отвести обоих поротых в избу, где Питкен готовил юколу, и приставить часового.

— Казачишки развращены, привыкли, что у инородца можно отнять все, что хочешь. Меня эти нравы сибирских торгашей в бешенство приводят! — говорил Невельской, придя домой и волнуясь. — Команда просила за виновных! А я собрал гиляков и объявил им, что мы и впредь за всякий проступок будем наказывать беспощадно как маньчжуров, так и их и своих людей! Не делая различия. А у нас находятся философы в казарме, которые говорят, мол, гиляки нехристи! Но я неумолим, и пусть знают мою железную волю! И суд мой краток! Они смотрят, что гиляк — собака. Бей его, рви с него. Нет, вот, получай! Теперь будут знать, как обкрадывать гиляков. Христианами себя считают, негодяи! Это развращение глубокое!

— Ведь Андриан славный, работящий! — сказала Екатерина Ивановна.

— Значит, за грех не считают, как зайца ободрать, — как бы оправдываясь, говорил Невельской, усаживаясь на диван и набивая трубку.

Катя знала, что в команде есть очень порядочные и сердечные люди, они прекрасно относятся к гилякам. Но есть там и несколько бывших торгашей и преступники…

Утром пришла Лаола, жена Питкена.

— Катя, наши из старого стойбища приехали. Можно им к тебе войти? — спросила она по-гиляцки.

Но, не дожидаясь позволения, в дверь уже ввалились две здоровые молодые гилячки. Катя обрадовалась.

— Ай-ай, Катя, Катя! — тараторила Лакха, бойкая женщина. Щеки у нее тугие и красные как кумач.

В одной руке у Лакхи туес с мороженой ягодой. Другой она держит за руку маленького мальчика. Ее товарка Пойха высокая, с мешом в руках.

— Ой, Катя, Катя, такая беда! — жаловалась она, целуя щеки хозяйки и гладя ей плечи.

— Геннадий, к тебе депутация! — сказала Екатерина Ивановна.

Невельской вызвал Позя и сказал, что украденное мясо будет оплачено вещами из магазина, а виновные уже наказаны.

Но гилячек это известие, кажется, не обрадовало.

— Фомку и Андриашку жалко, жалко! — кривясь и показывая, что вот-вот готова заплакать, заявила по-русски толстая Лакха.

— Вот мы им гостинцы принесли! — сказала высокая Пойха застенчиво и грустно.

— Кому?

— Фомка, Фомка.

— И Андриашка! — добавила Лакха. — Которых пороли!

— Они наказаны за дело, за то, что обижали вас.

— Ой-ой! Нас совсем не обижали!

— Чего дядю жалеть! — закричала вдруг Пойха. — Дядя сам виноват, он у них взял табак даром!

— Зачем, капитан, Фомку и Андриашку так били? — с сердцем спросила толстая гилячка.

— Что же ты хочешь?

Гилячки сказали, что привезли для Фомки и Андриашки гостинцев, а часовой не принял, и они пришли просить.

— Отпусти их! — сказала Лакха.

— Не бей! Не будешь?

— Больше не буду.

Гилячки повеселели. Пойха рассказала, что Фомин и Кузнецов возили лес и по дороге заехали с пустыми нартами в зимнее стойбище. Лакха достала у Влезгуна спирта. Вместе с Пойхой она угощала русских. Все были довольны и весело провели время. Матросы ночевали в доме, в тепле, и хорошо вели себя, и утром поехали дальше, встретили дядю Пойхи и отобрали у него мешок, но в этом виноваты не они, а сам дядя. Он не любит русских и не дает им мяса. Мужья Лакхи и Пойхи в этот же день явились с охоты и рассердились на дядю, узнав, что произошло, и обвиняют его во всем случившемся, и еще придут на него жаловаться.

— Ой, жалко, жалко Фомку и Андриашку! — приговаривала Пойха.

— Неожиданное милосердие! — с удивлением заявил Невельской, когда пришли Орлов и Воронин. — Послушайте-ка их!

— Какие дамы сердобольные! — сказал Воронин, приняв подарки для поротых и проводив гилячек.

— Позаводили себе любовников из нашей экспедиции и пришли хлопотать за них. Да этого мало! Еще мужей, говорят, пришлют за этим же! Нет, дисциплина и на любовников распространяется! А за разврат, объявите это команде, Дмитрий Иванович, любой будет порот и выслан!

— За этим, Геннадий Иванович, трудно усмотреть! — заметил Воронин.

Орлов молчал, не зная даже, что тут и сказать. Конечно, капитан был прав…

«Тут с ума можно сойти, если всех слушать! — подумал капитан. — Вот я женю Андриана на гилячке».

Послышался звон ботал.

— Что это? — спросила Катя.

— Видимо, опять почта… — воскликнул Невельской.

— Быть не может! — удивился Орлов.