Онлайн книга «К другому берегу»
|
И больше на Лешего не взглянула. Наконец угомонились. Лёшка пошел к березе. Сел на теплый ствол, задрал голову к небу – луна восходит. Ну да, вчера ж полнолуние было. Сидел, смотрел в круглое лицо луны, сначала красное, потом посветлевшее до серебра. И казалось ему, что лунный свет постепенно льется прямо ему в душу, а темная тоска, разбавляясь потихоньку, слабеет, клубится мутными кляксами – как черная тушь, выпущенная в воду. Вот пришла бы сейчас Марина… Сидели бы вдвоем, души свои в лунном свете обмывали. Что-то зашуршало по траве, Лёшка вздрогнул, но не Марина пришла, а кошка. Сверкнула зелеными глазами, муркнула вопросительно, опершись лапками на колени – дескать, можно к вам? Ну, давай. Запрыгнула легко, пободалась пушистой головой и улеглась клубочком, легонько перебирая передними лапками, – тоже пришла на луну смотреть. Лёшка гладил мягкую шерсть и вздыхал: Марина… Не придет ведь? И не пришла. Утром увиделись только – у колодца. Подошел, помог ведро вытащить. Постояли, посмотрели друг на друга. День опять выдался яркий – небо аж звенело голубизной. – Жалко уезжать! – сказала Марина. – Да, такая погода… – Но лучше уехать. – Да, пожалуй. – А ты? – Не знаю. Я еще хотел пару недель побыть… Марина опустила голову, вздохнула: – Ты помнишь – я вчера говорила? – Насчет того, что… – Ну да. Так я серьезно. Леший смотрел на нее. Потом все же выдавил из себя слова: – Ты же понимаешь, что я не смогу… рядом с тобой… просто соседом жить. – Так я ж тебе не комнату сдаю! – Марина мотнула головой. И прямо в глаза взглянула. – А что? – не понял Лешка. – Сам решай. Повернулась и ушла. И ведро забыла. Лешка постоял-постоял, подхватил ведро, отнес. И как задумался там, у колодца, так целый день и думал. Понимал: если сейчас с ней не поедет, то никогда уже не решится. Ходил, вздыхал, бормотал сам себе: «Вот и думай, вот и гадай, то ли клыкастый, то ли рукастый, то ли зубастый?..» К концу дня опомнился – а рюкзак уже собран. Махнул рукой, упаковал картины, увязал. Дом прибрал к отъезду. Решил. Что решил – сам не знал. И всю ночь не спал – вздыхал, ворочался, потом в огород вышел, слушал, как дышит ночь. А утром проспал. Пока метался – не забыть бы чего! – они уже вниз сошли, к причалу. Засвистел им сверху – вот он я! Увидел, как запрыгали мальчишки, Серёга с Татьяной руками замахали, а Марина как смотрела на воду, так и не повернулась. И только когда спустился – за руку взяла, сжала крепко. И он вдруг таким дураком себя почувствовал: господи, и чего мучился! Вот же – ничего больше и не надо: просто чтобы за руку взяла. Хоть тушкой, хоть чучелком – вспомнил анекдот про попугая. Чучело ты и есть! Пришел катер, тарахтя мотором. Загрузились, отвалили. Поплыла назад гора с березой-пятисвечником, изба с кошкой на крылечке, тетка Маша с овцами, бывшая школа с забитыми окнами. Когда проходили косогор над омутом, посмотрел, на Марину – как она? А она ничего, нормально. Только брови сдвинула – задумалась о чем-то. – Не пойдешь в каюту-то? – спросил он. – Нет, я лучше наверху… Он увел ее на корму – там хоть не так ветрено – сел рядом, обнял за плечи, прижал поближе, заглянул в лицо. Тонкие морщинки у век, а в глазах – туман: будто что-то вспомнить силится. И тихо так проговорила, задумчиво, медленно: – «Ты говоришь – не надо плакать. А может быть, и впрямь, и впрямь не надо плакать – надо плавать в холодных реках. Надо вплавь одолевать ночную воду, плывущую из-под руки, чтоб даровать себе свободу другого берега реки…» [3] Потом моргнула, увидела, что Лёшка смотрит, улыбнулась. Тут он и поцеловал ее наконец, как давно хотелось. Послушно шевельнулись в ответ обветренные губы. Медленно целовал, нежно, долго – и таяли оба в медовом забытьи, не слыша грохота мотора, не ощущая легкой качки и сильного ветра… забыв… обо всем… – Целу-уются! Бе-бе-бе! – Бе-бе-бе! Они шарахнулись в стороны, как школьники, застигнутые врасплох. Это ж пацаны! Сергеичи! Вот черт! Лёшка потянулся опять обнять, но Марина отвела руку: – Так, все! Хватит. – Как хватит?! – Ну, перестань… А глаза смеются. – Ладно, – вздохнул. – Хватит так хватит. – И нечего так самодовольно ухмыляться! – Да я разве?.. А сам – улыбался. И в душе все пело – получится, получится! Моя женщина. Его женщина сидела, прижавшись потесней, и все думала о чем-то, то улыбаясь, то хмурясь: «Что же это такое между нами? Любовь? А может, это и не любовь вовсе? А что? Просто я уцепилась за Лёшку со страху, от горя и одиночества? Но я же не сейчас уцепилась! А что это было тогда, на выставке? У Таньки? В Суханове? Когда нас как магнитом потянуло друг к другу? А может, это просто… желание?! Желание приткнуться к сильному, горячему и надежному телу?» Сейчас, после всего, что случилось с ней за последние два года, Марина уже не чувствовала непреодолимой тяги к Алексею – словно то безумное влечение выгорело дотла! Одно пепелище осталось… А сильный, горячий и надежный почувствовал, как Марина вздрагивает. Озябла. Он посадил ее себе на колени, укрыл полами куртки, обнял крепкими руками – и она его обняла, прижавшись головой к слегка колючему свитеру. Но ей так хотелось к Лёшке прикоснуться – к нему самому! – что она залезла рукой под его свитер на спине, обнаружила, что под свитером – майка, заправленная в джинсы, а чтобы добраться до тела, надо производить целые раскопки и разочарованно вздохнула. Леший улыбался, чувствуя движение Марининой ладошки. Вдруг услышав ее мысли, он бы, пожалуй, удивился – а может, и расстроился: о чем тут размышлять-то! После поцелуя он сразу забыл все свои метания, страхи, отступления и блуждания в потемках, и ему казалось, что его путь к Марине был прямым, как полет стрелы – отпустили тетиву, и полетела стрела, пока не попала прямо в яблочко. Долго летела, целых пять лет. Господи, неужели пять лет прошло? Но долетела же! Лешему все было ясно: он хотел Марину – он ее получил. Ну, еще не совсем получил… Тут его мысли неуклонно сворачивали в одну сторону: как долго еще ехать! Как долго еще до дома, до постели, до… И он сам себя обрывал, потому что держать ее на коленях и то было трудно, а тут еще ладошкой по спине возят! Но тоже все время возвращался к воспоминаниям о прежней жизни, в которой и встреч-то с Мариной было – раз-два и обчелся. Марина и Леший сидели, обнявшись, и думали об одном и том же, вспоминали одно и то же – каждый по-своему. Вместе и отдельно. Их мысли текли как два потока воды, разделенные земляной дамбой, – параллельно, но все больше и больше сближаясь. Еще чуть-чуть и сила течения смоет преграду и два потока вольются в одно русло. Еще чуть-чуть… Катер легко разрезал темную воду, оставляя пенный след. Уплывали назад заросшие лесом берега, забытые деревни на косогорах, ушедшие жизни, нечаянные смерти, несбывшиеся желания, разбитые мечты, горькие сожаления. |