
Онлайн книга «Танцующая на лепестках лотоса»
Их лошадь заржала, и видение тут же исчезло. Аджадеви открыла глаза. Они продвигались сквозь густые джунгли, и над их головами высились громадные фиговые и тиковые деревья. Стволы многих из этих чудищ на первых двухстах футах от земли были лишены веток, зато вверху находилась раскидистая крона. Более мелкие деревья, кустарники, папоротник и цветы отчаянно боролись за лучи утреннего солнца, которым удавалось пробиться сюда сквозь плотную крышу из листьев. На невообразимой высоте верхушек деревьев прыгали черные белки, серые обезьяны и разноцветные птицы, отчего на землю летели листья и сломанные ветки. От излучины реки к излучине, от холмов к долинам по джунглям разносились запахи разложения и новой жизни. Джаявара и Аджадеви сопровождало десять конных воинов. Принц со своей женой ехал в середине группы, которая растянулась в цепочку длиной в бросок камня. Это были самые сильные из выживших кхмерских воинов. Каждый из них был бы рад отдать свою жизнь за принца или его жену, и каждый жаждал отомстить чамам. — Мне было короткое видение, — тихо сказала Аджадеви. Джаявар обернулся, и глаза их встретились. — Какое видение? — Горящий шелк. Привыкший к ее видениям, он только кивнул. — А из-за чего возник огонь? — Думаю, из-за страсти. — Из-за страсти? — Пламя… огонь возникает от страсти. — Ты видела там еще что-нибудь? Что-то такое, что могло бы нам помочь? Аджадеви подумала о чамах и о том, как тепло из прошлой жизни могло бы помочь им заглянуть в то, что их ожидало. — Чамы… жаждут нашей красоты, но могут разрушить ее. — Я знаю это. — Они разрушают наше будущее. — Наших детей? Моих детей? Солнечный свет, пробившийся через прореху в густой листве девственного леса, согрел плечи Аджадеви. — Чамы похожи на тени, но некоторые из них… немногие… они подобны свету. И им можно доверять. — Единственный чам, которому могу доверять я, — это мертвый чам. — Не говори так, Джаявар. Наш мир состоит не только из черного и белого, он цветной. Некоторые чамы заслуживают смерти от твоего клинка, а другие — нет. — Если мои дети живы, я буду милостив. Она обняла его за талию и нашла его руку. — Я тоже люблю твоих детей. Я всегда любила их так, как если бы сама их родила. — Я знаю это. — И у меня тоже были свои собственные дети, — сказала она, чувствуя тепло в своем животе. — Задолго до того, как я пришла в это тело, я была матерью. — Значит, ты понимаешь, что я сейчас чувствую. Боль. И пустоту. — Понимаю. Джаявар кивнул: — Одна моя часть рвется в Ангкор, чтобы проверить, живы ли они. А вторая не хочет торопиться, так как я боюсь того, что могу там узнать, и цепляюсь за еще оставшуюся у меня надежду. — А надежда цепляется за тебя. — Как это? — Надежда твоего народа. Наших неродившихся сыновей и дочерей. Моя надежда. Он посмотрел на людей, ехавших впереди него, и подумал, что у большинства из них тоже были дети, и бремя их горя не легче, чем его. — Я боюсь… что я недостаточно сильный, — прошептал он. — Люди будут умирать за меня, но я ведь такой же человек, как и они, из плоти и крови. — Люди будут умирать за веру. Не за тебя, а за веру в то, что ты преследуешь какие-то благородные цели. Ангкор-Ват был построен как раз благодаря такой вере. Индуисты создали этот храм как дом для своих богов, для своей веры. Хотя буддизм ведет меня по другому пути, я до сих пор люблю смотреть на индуистские статуи и вглядываться в лица их богов. — Почему? Аджадеви вспомнила про Ангкор-Ват, крутизну ступеней, ведущих к его вершине, которые должны напоминать индуистам, что подъем к вершинам духовности является очень непростой задачей. — Когда я поднимаюсь по лестнице храма, — сказала она, — я понимаю, что древние индуисты хотели, чтобы я при этом чувствовала, будто взбираюсь на гору, стремясь к чему-то прекрасному. — Возможно, в своей прошлой жизни ты помогала им его строить. — Может быть. У меня всплывают воспоминания… о резьбе по камню. О мозолях на руках и мучительных болях в спине. Джаявар обвел окрестности взглядом. — Думаешь, я поступил безрассудно, разделив наши силы? Уведя десять самых сильных мужчин, тем самым украв их у женщин и детей, которых мы оставили в лагере? — Там достаточно воинов, чтобы защитить их. — Что мне делать, когда мы достигнем Ангкора? Как я могу узнать о судьбе моих детей? Я планировал проникнуть в город под видом священника, но, наверное, есть способ и лучше. Аджадеви взглянула на громадную паутину, натянутую между стволами соседних деревьев. В ее центре ждал добычу большой, размером с ее кулак, желто-черный паук. — Прошлой ночью мне приснилось, что я нищенка, — ответила она. — Я была на виду, но меня никто не видел. Он сжал губы. — Да, это лучше, мы действительно будем незаметными. Мы можем перемазаться в грязи и начать просить милостыню под городскими стенами. Мы будем выглядеть убогими и униженными, но сможем заговорить с кхмерами и, рассказав им, кто мы на самом деле, расспросить о моих детях. — Мы так и сделаем. — А что, если… если они убиты? — Тогда ты, где бы мы ни оказались, пообещаешь своим детям построить храм в их честь. Ты будешь думать о них, будешь о них молиться, будешь их любить. А потом мы уйдем. Он покачал головой. — Лечебница. Если они погибли, я когда-нибудь построю на месте их гибели лечебницу. Лечебницу для детей. Она крепко обняла его. — Вот видишь! Именно поэтому люди и готовы умереть за тебя. — Все, чему я в жизни научился, я научился у них. И у тебя. Она отвела глаза в сторону. — И все же я подвела тебя. — Каким образом? — Тебе необходим наследник, а я не могу его тебе дать. Возможно, вместо меня должна была выжить другая твоя жена. Возможно, я… Обернувшись, он осторожно взял ее пальцами за подбородок и приподнял его. — Без тебя я — ничто. Без тебя чамы будут торжествовать победу. Она поцеловала его в запястье. — Я не хочу, чтобы ты был ничем. — Тогда оставайся рядом со мной, Аджадеви. Всегда оставайся рядом со мной. На губах ее затеплилась едва заметная улыбка. — Я являюсь частью тебя. И я не рядом с тобой, а внутри тебя. Как и твои дети. Они ведь остаются внутри тебя, так всегда было и так всегда будет. Точно так же и я буду внутри тебя. |