Книга Гадание на кофейной гуще, страница 18 – Александра Авророва

— А кто может быть еще?

— Марченко или Зубков, — не мешкая, предложила я. — Сережка узнал про их махинации, вот они и убили. Или один из них.

— Какие махинации?

— Откуда я знаю? Денежные, полагаю. Вот уж, не сомневаюсь, что оба занимаются денежными махинациями и набивают себе карманы. Особенно Марченко. Он уверял меня, что одно мусорное ведро в его кабинете стоит сто долларов.

— Если б все, кто занимается махинациями, становились убийцами, страна бы обезлюдела, — засмеялся Андрей.

— Наверное, и тем не менее оба они мне подозрительны. Да, еще один момент. Помнишь, Галя накричала на меня на поминках?

— Ну, — помрачнел он, — не бери в голову. У нее сдали нервы, а девчонка она хорошая.

— Я не из обиды, я о другом. Она сказала мне: «Может, ты его отравила?» Откуда у нее могла возникнуть подобная мысль, а? Ты б ее расспросил. Мне она не ответит, а ты с ней знаком столько лет…

— Тринадцать, — уточнил Глуховских. — Тринадцать лет. Да, я расспрошу. Еще я попытаюсь выяснить, кто из наших ходил недавно в лес. И вообще, за выходные хорошенько обдумаю ситуацию, а в понедельник мы снова все с тобой обсудим. Надо что-то делать, ты права. Так оставлять нельзя. И ты обдумай, хорошо?

На этом мы и порешили. Откровенно говоря, с моих плеч упал огромный груз. То, что кто-то намеревался мне помогать, а, не исключено, даже мною руководить, радовало и позволяло хоть немного расслабиться.

Вернувшись на место, я исследовала свой стол. Дискету с вирусом никто не подложил. Надо бы уточнить у Риты, какая часть пропавших данных сохранилась у нее в компьютере. Разумеется, там отнюдь не все, но кое-что должно быть. Заодно присмотрюсь к ее поведению. Даже если она не будет искренней, из вранья, наверное, тоже можно сделать определенные выводы?

В секторе Германна Даниил Абрамович Дольский, заместитель, как всегда, вещал на политические темы. У меня лично от подобных тем сводит скулы. Тем более, через пять минут монолог переходит в яростный спор, в котором переубедить противника в принципе невозможно, возможно лишь оскорбить. Не понимаю я мужчин! Охота им впустую сотрясать воздух? Так вот, для Даниила Абрамовича большего счастья, подозреваю, нет. Он вроде бы знаком с кем-то, кто почти вхож в какие-то высшие правительственные круги, и потому все лучше всех знает. А вот Сережка никогда в эти споры не вмешивался. Как Дольский ни пытался выпытать его мнение по поводу ближайших выборов или чего-нибудь еще, отшучивался, да и только.

Я подошла к Рите, и говорун неожиданно запнулся на полуслове и пристально на нас уставился. Ладно, пусть слушает, мне не жалко.

— Рита, — обратилась я, — я хотела бы узнать, остались ли у вас в компьютере результаты последних испытаний. Боюсь, то, что у меня, пропало безвозвратно.

— Дискету не подкинули? — уточнила Рита.

— Нет.

— Не думаю, что это кто-нибудь из наших, — вмешался Даниил Абрамович. — Скорее из ваших.

— Почему? — осведомилась я.

— Ну, у вас там фанаты игр. Тот же ваш Глуховских, он же на них помешен. Я прекрасно помню, семью уверил, что работает сверхурочно, а сам всю ночь проходил «Братьев Пилотов».

— Удивляюсь, — послышался нервный голос Гали Угловой, — как вы все зашорены. Почему вирус занес кто-то из игроков? Кто работает на компьютере, тот и занес.

Я уточнила:

— Я, то есть?

— А ты что, неприкосновенная?

Честно говоря, я удивилась не тому, что Галя обвинила меня, а тому, что сделала это она одна. Уж больно подходящим я была стрелочником, это точно! Однако остальных ее предположение искренне удивило.

— Танька ж всегда проверяет дискеты на вирусы, — выразил общее мнение Владик Капица и, повернувшись ко мне, добавил: — Мне кажется, разбуди тебя среди ночи и посади за компьютер, все равно проверишь. Не бери в голову! Ясно, что это не ты.

— Спасибо! — поблагодарила я.

Владик — фанат игр похлеще, чем Андрей. Просто мне показалось неудобным сообщать это Дольскому, когда тот почему-то обвинил бедного Глуховских.

Рита между тем спокойно включила процессор и принялась изучать данные. Постепенно внимание коллег от нас отвлеклось, один лишь Даниил Абрамович, как мне чудилось, продолжал усиленно вслушиваться.

— Анна Геннадьевна утверждает, что нас сглазили, — заметила я. — Несчастье за несчастьем, правда, Рита?

— Да, — согласилась она. — Впрочем, для меня, как ты понимаешь, смерть Сережи и потеря рабочих данных — вещи несопоставимые.

— Для всех нас, я думаю, — поправила я.

— Для меня особенно, — с нажимом произнесла Рита. — Мы с ним вместе переживали такие светлые минуты, а впереди нас ожидали долгие дни безоблачного счастья.

Заучила она, что ли, эту фразу? То ли из сериала, то ли из женского романа. И я невинно полюбопытствовала:

— Надо же? А мне казалось, вы поссорились.

— Да? — подняла брови Рита. — И что же навело тебя на эту странную мысль?

— Ну, мне трудно сказать. Нет, не поссорились, а, что называется, черная кошка пробежала. Раньше вы так свободно общались, а последние дни чувствовалась некоторая напряженность.

— Ты вообще девочка романтическая, — снисходительно улыбнулась моя собеседница. — Тебя, видимо, скучны отношения, где все протекает гладко, вот и придумываешь что-нибудь. Никакой напряженности не было.

— Да? А Сережка говорил…

— Что говорил?

Я обратила внимание, как Рита сцепила пальцы. Щеки ее горели, однако голос был холоден и ровен.

— Ничего, — пошла на попятный я. — Не стоит об этом вспоминать.

Помимо прочего, меня смущал интерес Дольского. Не хотелось выкладывать свои карты при нем.

— Ты ведь никогда не увлекалась сплетнями, — тихо проговорила Рита.

— Да, но я всегда любила правду, — тоже тихо ответила я.

Возможно, наша беседа продолжилась бы, но тут дверь открылась и появился начальник отдела.

— Ну, как дела? — привычно забыв поздороваться, лучезарно улыбнулся он. — Чего новенького?

Глаза всех обратились ко мне. Я читала, что в древности гонцов, приносящих дурные вести, принято было убивать.

— Здравствуйте, — вздохнула я. — Дела плохо. Вирус уничтожил всю информацию в моем компьютере. Здесь, у Риты, кое-что осталось, но очень мало.

— Что? — опешил Марченко.

Я повторила. И тут случилось то, чего я опасалась с самого начала. На меня стали орать. Вернее, не стали, а стал. Он один, разумеется. Мне кажется, на меня не кричали так никогда в жизни. И, надеюсь, никогда больше не будут. Слова я повторить не в силах, но, поверьте, они были неизмеримо грубыми и столь же несправедливыми.