Книга Пропавшее приданое, страница 26 – Либи Астер

— Пора идти.

— Что я скажу ему? — спросил мистер Лион. — Как я могу задать подобный вопрос, не оскорбив его? Ужасно обвинять честного человека в преступлении, которого он не совершал.

— Если хотите, я сам поговорю с ним.

— Нет, это должен сделать я. Надеюсь только, что Праведный Судья поможет мне найти верные слова для этого тяжкого разговора.

Поскольку хозяин дал им ясные указания, а еврейский квартал Манчестера был невелик, то всего через несколько минут они очутились в маленьком заведении мистера Джейкоба Оппенгейма, торговца часами. Мистер Оппенгейм, стоявший за прилавком, не мог скрыть удивления при виде бывшего хозяина.

— Мистер Лион, что привело вас в Манчестер? — спросил он.

Мистер Лион, по-прежнему не зная, как приступить к разговору, начал с вопроса:

— Вы ведь знакомы с мистером Меламедом, Джейкоб?

— Да, конечно, — мистер Оппенгейм слегка поклонился, приветствуя мистера Меламеда.

Оба посетителя молчали, поэтому заговорил мистер Оппенгейм:

— Надеюсь, ничего не случилось.

— Я разорен, Джейкоб! — вырвалось у мистера Лиона. — Я потерял все на Фондовой бирже.

— Что?

— У меня оставалась только тысяча гиней, я хранил деньги в лавке, теперь пропали и они. Кто-то украл их. У меня нет ни пенни, и Ханна хочет расторгнуть помолвку с мистером Голдсмитом, и…

Мистер Лион побледнел и начал задыхаться. Он качнулся вперед, и мистер Меламед схватил его за руку.

— У вас найдется место, чтобы усадить мистера Лиона?

Хозяин лавки проводил их в заднюю комнату, где стояли стол и стул, и принес мистеру Лиону стакан вина. Пока тот приходил в себя, мистер Оппенгейм и мистер Меламед беседовали в торговой комнате.

— Не понимаю. Мистер Лион и впрямь потерял все состояние?

— Боюсь, что так.

— Но зачем расторгать помолвку? Разве община не может помочь?

— По всей видимости, мисс Лион не желает получать вспомоществование от общины.

— Понимаю. Но какое отношение все это имеет ко мне?

— На прошлой неделе кто-то забрался в лавку мистера Лиона и украл шкатулку с тысячей гиней. У нас есть основания полагать, что кражу совершил мужчина и что он работал сообща с мальчиком-посыльным из лавки.

— С Саймоном?

— Мистер Оппенгейм, вы были в Лондоне в тот вечер, когда это произошло.

Джейкоб Оппенгейм в изумлении уставился на мистера Меламеда:

— Вы хотите сказать, что подозреваете меня в воровстве?

— Я собираю сведения обо всех, кто может быть причастен к делу.

Несколько минут мистер Оппенгейм провел в молчании. Мистер Меламед пытался разгадать, что скрывает его взгляд, но так и не смог определить, был то гнев, чувство вины или нечто иное.

— Раз мистер Лион потерял все состояние — даже если тысяча гиней будет возвращена, как она поможет ему?

Вопрос прозвучал странно; по мнению мистера Меламеда, он едва ли был уместен, ведь речь шла о том, чтобы вернуть деньги их законному владельцу. Однако он решил ответить, хотя бы ради того, чтобы лучше понимать ход мыслей собеседника:

— Тысяча гиней позволит семье Лионов прожить целый год, не нуждаясь в помощи общины. Если они будут экономить, то смогут даже оплатить свадьбу и небольшую часть приданого мисс Лион. Неизвестно, согласятся ли Голдсмиты играть свадьбу на таких условиях. Но даже если помолвка будет расторгнута, Лионы хотя бы не останутся в нищете. Полагаю, это немаловажно — по крайней мере, для мисс Лион.

Мистер Оппенгейм вновь погрузился в молчание. Мистер Меламед видел, что в молодом человеке происходит некая борьба, но не мог понять ее природу.

— Саймон невиновен, — заговорил наконец мистер Оппенгейм. — Вы должны пообещать мне, что не тронете мальчика и не станете больше расспрашивать его об этом деле. Иначе я не буду помогать вам.

— Даю вам слово.

Последовала еще одна пауза, после чего мистер Оппенгейм произнес:

— Деньги взял я.

Мистер Меламед молчал — главным образом потому, что не знал, что сказать. Вероятно, следовало бы праздновать победу, ведь вор был разоблачен. Но если то и была победа, то радости она не принесла.

— Прошу вас не доискиваться причин, толкнувших меня на это: они не имеют никакого значения, — продолжал мистер Оппенгейм. — Поговорим лучше о том, как вернуть деньги мистеру Лиону. Сейчас у меня при себе двести фунтов. Думаю, к вечеру я достану еще триста. Если вы можете ссудить меня недостающими пятьюстами фунтами, я приложу все усилия, чтобы вернуть их вам в течение трех лет.

— Вы вложили деньги в какое-то предприятие? Поэтому не можете вернуть их?

— Простите, но это все, что в моих силах, и больше я ничего не могу сказать.

— Хорошо. Я подготовлю договор займа к тому времени, — как вы придете с деньгами на наш постоялый двор.

— И… мистер Меламед, я знаю, не мне сейчас предъявлять требования, но прошу вас об одном: не рассказывайте мистеру Лиону ничего, пока не уедете из Манчестера.

— О чем, Джейкоб? О чем он не должен мне рассказывать?

Собеседники обернулись к дверному проему, где стоял мистер Лион.

— Вам нездоровится, мистер Лион. Думаю, вам лучше вернуться на постоялый двор вместе с мистером Меламедом.

— Джейкоб, что ты скрываешь от меня?

Молодой человек посмотрел на мистера Меламеда, но тот молчал. Тогда мистер Оппенгейм проговорил:

— Я сожалею, что разочаровал вас, мистер Лион. Вы получите деньги сегодня же вечером. А теперь прошу вас обоих покинуть мою лавку.

Мистер Лион, не отрываясь, смотрел на огонь камина. Его нетронутый ужин стоял на столе.

— Вы, верно, считаете, что я глупец, раз так огорчился? — спросил он мистера Меламеда, который и сам едва прикоснулся к еде.

— Во всяком случае, деньги вернулись к вам. Вы должны быть благодарны и за это.

— Но он был мне как сын! Я делал для него все, что мог. Я хотел, чтобы он добился успеха. Стоило ему лишь попросить — я дал бы ему денег, а не будь у меня денег — взял бы ссуду, как если бы ко мне обратился родной сын. Если он нуждался в деньгах, почему же он просто не попросил меня?

— Не знаю. Но экипаж прибудет через несколько минут, — сказал мистер Меламед, взглянув на часы. — Вам надо поесть, мистер Лион, нас ждет долгий путь.

Тяжелая поездка сказалась на здоровье мистера Лиона. Но силы его подорвала не только утомительная дорога. Предательство мистера Оппенгейма глубоко потрясло его; он решил, что никогда больше не сможет доверять людям.

Его врач, полагавший, что пациент ослаб из-за физического недомогания, велел ему неделю оставаться в постели.