Онлайн книга «Смертельно влюбленный»
|
— Я уже решила, разве нет? Кобурн выдержал, не моргнув, ее взгляд, затем произнес: — Что ж, хорошо. Тогда слушай. Он дал ей свой сотовый, затем произнес вслух номер, который велел запомнить. * — Это номер Гамильтона? А разве его нет в теле фоне? Ли покачал головой: — Я очищаю журнал после каждого звонка. И ты будешь делать так же. Запомнила? Хонор повторила номер. Затем Кобурн проговорил все снова, особо подчеркивая, что Хонор никому не должна доверять, кроме, может быть, Тори. — У меня сложилось о ней хорошее впечатление. Не думаю, что она способна тебя предать, но может выдать случайно. — Как? — Мы имеем дело далеко не с идиотами. Тори удалось провести их сегодня утром. Но у них возникнут подозрения, когда обнаружится ее отсутствие. Они попытаются взять ее след в надежде, что он приведет к тебе. — Почему ты так думаешь? — Потому что именно так поступил бы я сам. Хонор едва заметно улыбнулась, но голова ее была занята тем, чтобы осмыслить и запомнить все, что говорил ей Кобурн. — А как отреагирует ван Аллен, когда вместо меня появишься ты? — Понятия не имею. Но выясню это уже довольно скоро. Помни: если я не вернусь через разумный промежуток времени, это означает, что дело дерьмо. Тогда беги отсюда скорее. Сказав все, что должен сказать, Кобурн вышел из машины, опустил пальцы в лужицу на полу гаража, где скопилось машинное масло, и вымазал липкой субстанцией лицо и руки. Потом он вернулся в автомобиль, проверил пистолет, убедился, что тот заряжен, и снова засунул его за пояс. Ли передал Хонор револьвер Фреда. Он был огромным, тяжелым и выглядел угрожающе. Должно быть, Кобурн почувствовал ее предубеждение. — Он громкий, как пушка, и плюется огнем, когда стреляет. Может быть, ты и не попадешь в цель, но уж точно напугаешь противника. Не отговаривай себя нажимать на курок, иначе ты умрешь. Хорошо? — Хорошо. — Хонор! Она перевела взгляд с пистолета на Кобурна. — Иначе умрешь, — повторил он, подчеркивая каждое слово. Хонор кивнула. Н— е ослабляй бдительность ни на секунду. Даже на наносекунду. Помни, что я тебе сказал. Когда чувствуешь себя в безопасности, в этот момент ты наиболее уязвима. — Я запомню. — Хорошо. Кобурн глубоко вдохнул, с шумом выдохнул, затем произнес слова, которые так боялась услышать Хонор: — Пора идти. — Но ведь еще нет и девяти. — Если они решат расставить снайперов… — Снайперов? — …я должен знать, где они засели. — Но ты ясно дал понять Гамильтону, что ван Аллеи должен прийти один. — Хотелось бы мне, чтобы ван Аллен был единственным, по поводу кого мне следует беспокоиться. Он уже поставил на пол левую ногу и собирался вылезти из машины, но вдруг остановился, несколько секунд постоял неподвижно, затем посмотрел через плечо на Хонор и сказал: — Если говорить о детях — у тебя мировая девчонка. Хонор открыла рот, чтобы что-то ответить, но вдруг поняла, что не может говорить, и только кивнула головой. — Что касается футбольного мяча, это был подлый поступок. Я прошу прошения. В следующую секунду его тень уже мелькнула в узком проеме между стеной и раздвижной дверью гаража. Ролики заскрежетали по ржавым направляющим, когда он закрыл дверь за собой. И Хонор осталась одна в темноте. И вот она сидела уже больше часа в украденной машине, стоящей посреди заброшенного гаража, и единственной ее компанией были мыши. Хонор слышно было, как они роются в мусоре в углу. Мысли ее беспорядочно метались. Она беспокоилась об Эмили и Тори. Кобурн разрешил ей позвонить по городскому номеру подруги. После первого гудка она отсоединилась, потом набрала номер снова. Тори ответила и заверила ее, что они без приключений добрались до дома на озере и у них с Эмили все в порядке. Но это было несколько часов назад. С тех пор могло случиться все, что угодно, а у нее даже не было возможности узнать. Она подумала о Стэне. О том, как он, должно быть, обеспокоен и как ужасно чувствует себя, обнаружив перевернутый вверх дном дом. Несмотря на жесткость и выдержку, он был искренне привязан к ней и к Эмили. В этом Хонор не сомневалась ни секунды. Поймет ли он когда-нибудь, что Хонор сделала то, что сделала, только чтобы сохранить репутацию Эдди? В конечном счете, разве не было это гораздо важнее, чем сохранить его спортивные медали и снаряжение? Но Хонор боялась, что Стэн отнесется к этому совсем иначе и никогда не простит ей осквернения спальни покойного сына. Он посчитает это предательством не только в отношении себя, но и в отношении Эдди и их брака. Отношения со Стэном будут сильно осложнены. Мысли Хонор время от времени возвращались к Кобурну и к тому, что он сказал ей. Для такого человека, как он, произнесенные слова об Эмили были чем-то сверхъестественно милым и любезным. Он извинился за то, что втянул их во все это, за испорченный мяч Эдди. И это было очень важно, потому что Кобурн почти никогда не объяснял своих поступков и не сожалел о них. Когда он извинялся перед Эмили за то, что заставил ее плакать, ему явно было очень неловко. «Что касается футбольного мяча, это был подлый поступок». Может быть, это были и не самые красноречивые извинения, но зато Хонор не сомневалась в их искренности. Его глаза, синеву и глубину которых, так волновавшие Хонор, еще больше подчеркивала импровизированная маскировка лица, говорили о его сожалении куда лучше, чем произнесенные слова. «Я извиняюсь». Хонор не сомневалась, что Ли действительно сожалел о сделанном. Тяжелое детство сделало его циником, а те вещи, которые приходилось видеть и делать на службе отечеству, еще больше закалили характер. Ли часто бывал жестоким, возможно, потому, что отлично усвоил, как легко позволяет жестокость добиться нужного результата. Что бы ни говорил и ни делал Кобурн, он всегда действовал прямо и не размышляя над моральными аспектами, потому что знал, что промедление может погубить его. Он не волновался о будущих сожалениях, потому что не надеялся дожить до старости, когда человек обычно анализирует и переоценивает ключевые решения и события своей жизни. Все, что делал Кобурн, он делал так, словно от этого зависела его жизнь. Он все делал как в последний раз — ел, извинялся… целовался. При этой мысли сумбур, творившийся в голове у Хонор, вдруг прекратился, и ее посетило внезапное озарение. — О боже! — раздался в тишине ее стон, идущий из глубины сердца. |