Книга Фаворитка короля, страница 52 – Анна О'Брайен

— Ты поссорилась с королем, Алиса?

— Нет, миледи. — По сути, то не была ссора.

— Вызвала его неудовольствие?

— Да, миледи. — Это уж точно.

— Он очень… очень вспыльчивый человек.

— Да, миледи.

— Как ты думаешь: быть может, тебе следует попросить прощения? — Она с тревогой наморщила свой высокий лоб.

— Нет, миледи.

Королева оставила попытки помирить нас, и я с нарастающей тревогой ждала дальнейших событий. Я не захандрила, потому что смысла в этом не было никакого. Эдуард — не тот человек, которого можно смутить женскими капризами, а фрейлины только порадовались бы, видя, что я загрустила. Поэтому внешне я была поразительно весела и спокойна, а в душе нарастал страх перед совершенной глупостью. Эдуард — король Англии, мне он ничем не обязан. Я поставила на карту все и теперь могла лишь молиться, чтобы карта, на которой стояло все мое будущее, не оказалась бита.

Ждать пришлось целую неделю.

Я расчесывала волосы, готовясь лечь спать в одиночестве, и тут раздался тихий стук в дверь. «Уикхем!» — подумала я. С известием, что король снова жаждет удовольствий. Я отворила дверь, уже готовая дать отрицательный ответ.

— Я не пойду… — Слова замерли у меня на устах.

Эдуард. Сам пришел. А через руку переброшена моя красивая шуба.

— Милорд!

Я присела у двери в низком реверансе, пряча лицо. Король сам явился ко мне в комнату? Означает ли это, что меня прогоняют, как я опасалась, а соболя — прощальный дар перед бесславным отъездом? Если заглянуть ему в глаза, что я в них увижу? Я подняла голову и встретилась с ним взглядом — лучше сразу понять, что к чему, — но Эдуард, поднаторевший в разного рода переговорах, сохранял совершенно непроницаемый вид. Если он решил меня прогнать, то сделает это спокойно, обдуманно, а не в порыве гнева на мою непокорность.

— Так что, вы позволите мне войти? — Голос звучал неприветливо. — Я полагаю, король только раз в жизни может допустить, чтобы его личные дела обсуждались на людях, на глазах любого его подданного.

Я попятилась, широко распахивая дверь, однако он, невзирая на сдерживаемое с трудом нетерпение, не перешагнул через порог. Вместо этого протянул мне шубу.

— Это ваша вещь, мистрис Перрерс.

Я взяла шубу из его рук и бросила на сундук, словно она меня не интересовала.

— Я был неправ, мистрис, и позволил себе непростительную неучтивость по отношению к вам.

Он был убийственно официален. И если я не дрогну… Я держала язык за зубами.

— Я пришел просить у вас прощения. — Прозвучало это скорее как приказ, а не как смиренная просьба.

— Королю легко проявить неучтивость, а потом требовать, чтобы ему это простили, — ответила я.

— Я не требую.

— Разве? — Я скрестила руки на груди и решилась идти до конца.

— Мистрис Перрерс… — Он наконец вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. — Вы, несомненно, станете обвинять меня в чрезмерной гордыне, но я совершенно не желаю, чтобы при этом присутствовали посторонние люди! — Он непринужденно опустился на одно колено. — Я прошу вас сжалиться и простить мне неподобающее рыцарю поведение. Истинному рыцарю не пристало быть таким… невежей, каким был я. Прощаете ли вы меня?

Я вскинула голову, раздумывая. Он выглядел неподражаемо, будто рыцарь, сошедший с гравюры в старинном романе, — рыцарь в ярких одеждах, отливающих синим, красным, золотым, преклонивший колено у ног своей дамы. У моих ног был король Англии, продуманно выбравший наряд, чтобы произвести на меня впечатление. Более того, он завладел моей рукой и поцеловал ее.

— До сих пор ни один подданный не смел мне возражать.

— Это я знаю.

— Так что же? Так и будете мучить своего короля неопределенностью? — Лицо его не выражало страсти, на нем залегли уже складки, говорившие о раздражении. — Я скучал без вас гораздо больше, чем следует. Вы всего-навсего обыкновенная девчонка! Отчего я так сильно по вам скучал? А вы только и делали, что хмурились на меня из-за спин этих чертовых фрейлин моей супруги. Или делали вид, что вообще меня не замечаете.

— Пока вы не выставили меня из комнаты королевы.

— Ну… этого я не должен был делать.

— Не должны были. И я не какая-то там девчонка. Я мать вашего сына.

— Это я знаю. Алиса… — Он заговорил со мной по-человечески, а не по-королевски.

— И я не просто ваша наложница. Я даю вам больше, чем обычные плотские удовольствия. И считала, что вы любите меня сильнее, государь.

— Я люблю. Черт возьми, Алиса! Сжалься же! Я был неправ.

— Вот в этом мы с вами согласны.

Он отпустил мои пальцы и, не вставая с колен, широко раскинул руки.

— Вот что я выучил ради тебя, как глупый трубадур, мечтающий добиться взаимности от дамы сердца! Настоящее признание в любви…

Он прижал руки к сердцу, словно гибнущий от несчастной любви трубадур, и стал читать стихи — глупые, нелепые, однако ни в голосе, ни на лице его не было насмешки. Слова шли из глубины души, изливая мучительную тоску по минувшему. По навсегда утраченной юности.

Он резко остановился.

— К чертям стихи! Красота моя поблекла и обхожденье уже далеко не то. Ни одно, ни другое извинить мне нечем, но я молю, чтобы ты поняла меня.

Я не поддалась на его хитрость.

— Плантагенет молит меня?

— Все когда-нибудь бывает в первый раз! — Горечь ушла из его тона. Вернулись гордость, властность, пусть и стоял он, преклонив колено. Я сглотнула подступивший к горлу комок. Он действительно обворожил меня. — Не мучьте же меня неизвестностью, мистрис Перрерс.

— Да я бы и не посмела! Я уже приняла решение, государь. — Какой бесенок заставил меня потянуть с ответом еще минуту? Я положила руку ему на плечо и с благородным изяществом дамы, принимающей любовь рыцаря, помогла ему встать на ноги.

— Так что же?

— Я вас прощаю. Невозможно противостоять такому красивому объяснению в любви.

— Слава Богу!

Он заключил меня в объятия — бережно, словно я была неким драгоценным изделием из хрупкого стекла. Или так, словно я все еще могла отказать ему. Его прохладные губы нежно касались меня, пока я не растаяла окончательно, а уж тогда его объятия сделались огненно-жаркими. Я тоже очень соскучилась по нему.