Онлайн книга «Суккубус»
|
– Линор. – Больше никогда. Никогда. Никогда… – она хотела летать. Летать высоко. Там, где небо плачет от счастья. Где ветер пронзает тебя насквозь. Где нет ничего разделенного. Только целые части. Только целые. Целые… – Я скучал. – Больше никогда. Больше никогда. Больше никогда… – Дороти поднялась из-за стола. Кровать за спиной. Рука Эдгара в ее руке. И пусть постель станет их небом. Пусть простыни станут облаками. Пусть ветер пронзит их тело. Пусть станут они его частью. Нежной и теплой. Страшной и неистовой. Здесь. Сейчас… Дороти подняла бедра… В первый и последний раз… Мир закружился… Боли нет. Совсем нет… Губы. Дыхание. Жар. Плоть. – Линор… – Больше никогда. Никогда. Никогда… * * * Они лежали на кровати, наблюдая, как догорают свечи. Пламя дрожало в расплавленном воске. Разгоралось, а затем затухало. Навсегда… Мрак… Окно… Хмурое, неизбежное утро. – Я люблю тебя, Эдгар, – шепнула Дороти. Он не ответил. Ее мягкие волосы струились между его пальцев извивающимися локонами. – Скажи мне! – Сказать что? – Что тоже любишь меня. – Нет. – Почему? – и снова молчание. – Это же просто слова, Эдгар. – Не всегда. – Что значит, не всегда? – Все, кого я люблю, умирают, – его руки опустились к ее груди, вычерчивая пальцами ровные овалы вокруг темно-коричневых сосков. – Ты пахнешь клубникой, Линор. – Я хочу знать. – Нет. Не хочешь. – Ты разбиваешь мне сердце. – Я всего лишь хочу спасти твою жизнь. – Моя жизнь принадлежит тебе. – Мне она не нужна. – Тогда отдай мне свою. – Не могу. – Твое сердце принадлежит другой? – Мое сердце не выдержит, если умрет еще одна женщина. – Я не умру. – Моя мать умерла, когда мне было три года. – Я не твоя мать, Эдгар. – Первая женщина, которую я возжелал, умерла раньше, чем я стал мужчиной. – Сколько ей было? – Много. – Вот видишь! – Нет, Линор. Видит Бог, я проклят, и человеческий разум не в силах постичь этого! – Всего лишь две смерти… – Миссис Стенард не была последней. Все умирают: мои любовницы, моя мачеха, моя жена… – его руки опустились на живот Дороти. – И ты умрешь, если я позволю себе полюбить тебя. – Обещаю, что этого не будет. – Вирджиния тоже обещала… – Твоя жена? – Да. – От чего она умерла? – Туберкулез. – Не очень-то похоже на проклятие… – Всего лишь арабеск над пропастью. – Всего лишь жизнь, Эдгар. – Что ты знаешь о жизни?! – Достаточно, чтобы жить. – Что ты знаешь об искусстве? – Достаточно, чтобы восхищаться твоими стихами. – Иногда процесс важнее результата. Важнее жизни. – Я просто хочу любить тебя. – Искусство не терпит соперниц. – Думаешь, искусство убило твою жену? – Нет. Я сам. Своей одержимостью, необузданностью, мечтами. Я отнимал у нее жизнь, как художник отнимает у возлюбленной краски, перенося на холст, дабы увековечить ее неземную красоту. А она, бедная, кроткая, глупая, смиренно ждала, отдавая свою жизнь моим произведениям. Я сам погубил ее, Линор. Погубил во имя искусства. Медленно. День за днем. Я жаждал более безумной красоты, чем та, которую нам может дать земля. Но видит бог, красота – это гротеск. Созвучие чувств. А люди… Люди – это марионетки, пляшущие под ее вожделенную песню. И глупец тот, кто считает, что может покорить красоту. Нет. Красота всегда будет служить лишь одной госпоже – Искусству. А Искусство слишком эгоистично, чтобы любить кого-то кроме себя. И мы – всего лишь его слуги. Преданные, упоенные своей безумной влюбленностью. – Ты так говоришь, словно искусство – нечто живое. – Нет, моя дорогая Линор. Нет. Оно не более чем камень, холодный и безучастный, который ждет, когда мы вдохнем в него свою жизнь и жизни тех, кого мы любим. – Ты волен не делать этого. – Нет. Тот, кто рожден слугой, умирает слугой. – Но ведь я не служу искусству. – Но и не ты делала этот выбор. Оно обошло тебя стороной. – Почему ты считаешь, что оно выбрало тебя? – Потому что я слышу его. С ранних лет оно говорит мне, кто я. – Ты всего лишь человек, Эдгар. – А искусство лишь тень, но, тем не менее, оно выше каждого из нас. – Думаю, я смогу это пережить. – Ты не знаешь, о чем говоришь. – Тогда покажи мне. – Я не хочу видеть, как ты умираешь. – Я не умру. По крайней мере не так. Обещаю. – Почему я должен тебе верить? – Потому что я люблю тебя. – Вирджиния тоже любила. – Я не Вирджиния. – Но я все тот же. – Со мной ты станешь другим. – И отмечен был роком тот час, когда она встретила живописца и полюбила его, и стала его женою… – Я не люблю живописца. Я люблю тебя. – Я уезжаю завтра днем. Можешь поехать со мной. – Если скажешь, что любишь меня. – Я люблю тебя. – Повтори. – Я люблю тебя, Линор. * * * – Это особенное место, сэр. Уверяю вас! За последние два месяца скитаний по стране Дороти слышала десятки подобных историй. Иногда кладбище или церковь, иногда озеро или лес, иногда дом – неважно. Менялся объект, но суть оставалась прежней. Страх, суеверия, ужас в глазах, паника… Десятки гримас, превращавших людей в безликих близнецов своих переживаний. Призраки, души умерших, проклятия – ложь. У этих историй не было начала. Все они возникали из воздуха, из рассеянного по нему праха, разнесенного людской молвой. Пьяные индейцы, тоскующие по былым временам своего господства, чернокожие рабы, мечтающие о свободе, перегонщики скота, наводящие ужас на молоденьких девиц своими историями, охотники за беглыми рабами, рыскающие по стране, словно стая волков в голодный год – все они превращались в один нескончаемый голос, в одну историю с множеством имен и деталей. Сначала Дороти слушала их с вожделением, боясь пропустить хотя бы одно слово, затем уделяла внимание только хорошим рассказчикам, способным завлечь, заставить слушать себя, но через два месяца у нее осталось лишь любопытство. Чем больше она узнавала, тем отчетливее начинала понимать, что все эти истории созданы для того, чтобы нести страх. В них не было правды. Не было логики. |