Онлайн книга «У каждого свой путь в Харад»
|
А в слюдяное окно уже вовсю широкой рекой лилось солнце. Берегиня убрала руки, открыла глаза. – Он дышит по-другому. Спокойно. – Оденсе устало посмотрела на Ольма. Тот, оторвавшись от своих мыслей, произнес то, что собиралась сказать женщина: – Теперь все будет хорошо. Женщина вздохнула, не ответив. Она поднялась, снова вымыла руки и принялась драить стол, ножи, иглы. Скоро все вокруг заблагоухало деревенским самогоном. Желудок Саммара жалобно заурчал. «Есть хочу. Когда мы последний раз ели нормально? – Припомнились короткие привалы, черствые лепешки и вяленая плотва. Почти три последние недели в седле, потом был Потлов… Но Потлов не в счет – за двухдневную передышку разговоров было намного больше, чем еды… Это значит, еще в прибрежной деревушке у озера Гри?» Оденсе потянула на себя скрипнувшую ставнями раму. Свежий воздух, ворвавшись, всколыхнул застоявшийся запах хаты – смесь выжарившегося масла, крови, пота и чужой боли. Кадык Ольма дернулся, а берегиня достала с печи полную тарелку блинов и чугунок расплывшейся от тепла сметаны. – Трапеза наша небогата, но и она поддержит силы… Ольм зажал ладонью рот и выбежал во двор. Оденсе усмехнулась. – Мужчины! – Она поставила перед Саммаром плошку. – Или ты тоже собираешься выскочить за ним следом? Саммар отрицательно покачал головой: – Я есть хочу. – Дело, – одобрительно кивнула берегиня. На столе появились хлеб, сыр и пресловутая мутная бутыль. – По чарочке не грех пропустить. Саммар с сомнением покосился на спящего Гыда, тот ведь наверняка голоден не меньше, но решил его пока что не будить. Они выпили. Саммара обожгло. В желудок срочно были закинуты теплые пористые блины, потом хлеб, сыр и все вперемешку. О, как все было вкусно! Берегиня наблюдала, как он ест, подперев красивой полной рукой щеку. – Я могу собрать вам с собой немного провианта. Наверное, вы не захотите спускаться в деревню, чтобы сделать запасы. Хлеб, круг сыра, яиц пару десятков. Мяса нет у меня ни в каком виде, не держу я его. – Это будет не очень обременительно для вас? Оденсе повела плечами: – Деревенские постоянно расплачиваются едой. А едоков у меня мало. Так что… Саммар откинулся спиной на бревенчатую стену, посмотрел на женщину и довольно улыбнулся. Его живот снова урчал, но теперь по-другому – весьма и весьма довольно. – Что ж, – улыбнулась в ответ Оденсе, – вот теперь можно и поговорить. Вопросов у меня много. Очень много. Но я не уверена, что вы именно тот, кому я могу их задавать. И уж точно понимаю, что знать ответ на каждый из них – страшно. – Да, – согласился Саммар. У него самого в жизни было с верхом пугающих знаний, от которых он предпочел бы отказаться. – Иной раз лучше подольше оставаться в неведении. Оденсе кивнула, а ее глаза подернулись поволокой собственных воспоминаний. – Лучше не знать о переменах, которые не в силах изменить. А они, судя по всему, грядут в скором времени. Иначе откуда в эти края могло занести Полночные Звезды и монашеские силы? – Одно призвало другое, – уклончиво ответил бородач. Взгляд женщины был грустен: – Издевка судьбы. Сначала детей Матери Берегини изгоняют из Озерного края за якобы противную Создателю способность продлевать и спасать жизни. Ибо мы своими умениями вторгались в четко выверенный замысел Создателя. И вносили свои коррективы. Четверть века старательно стирали память о нас и наших знаниях. А потом одной из берегинь приходится врачевать того, чью предсмертную агонию изо всех сил старался продлить монах… От него, наверное, бледная тень осталась за эту ночь, не так ли? – При этих словах она встревоженно нахмурилась. – Он хотя бы на достаточном отдалении от моего дома находится? Саммар кивнул: – Там, где на березах видно знак. Он не переступал черту. Не хотел, чтобы из-за его присутствия ему, – Саммар кивнул на Годэлиска, – было отказано в лечении. Берегиня отмахнулась, а потом недоуменно передернула плечами: – Что за ерунду вы сейчас сказали? Я бы в любом случае должна была помочь. Как я могла отказать в помощи погибающей жизни? – Не знаю я… столько разговоров было про знаки, про орден, про политику. Для меня так это все вообще поперек. Ежели лошадь захромает, я ее к коновалу сведу, а уж как он там врачевать станет – с учетом политики или без – мне без разницы. Шелест… монах наш, по вашим словам – смерть ходячая, а он в живых-то Годэ удержал. И сам сюда носа не показал, потому как не хотел, чтобы взбрыкнули вы из-за неприятия его. Ну, из-за его принадлежности к ордену. Оденсе покачала головой: – Это правильно. То, что он не переступил черту. Это хорошо. Но не для вашего раненого друга. А для самого монаха. Для него приход сюда стал бы намного более мучительным испытанием, уж поверьте мне на слово, чем мое простое, – она подчеркнула, – человеческое нежелание видеть ни одного из представителей его касты. Пришло время Саммару удивленно поднимать брови: – То есть как – мучительным испытанием? Оденсе взяла со стола чашку с водой и развернулась к устью печи. Резкое движение кисти, и вся вода из чашки выплеснулась на пульсирующую розу углей у самого края. Шипение и маленькое облачко пара – угли темнели, трескаясь и превращаясь в хрупкие шарики спрессованного огнем пепла. Часть воды стекла по углублению между камнями, формирующими печную кладку, на пол. Превратилась в лужу неправильной вытянутой формы. – Он – едва тлеющий уголь. – Берегиня вновь посмотрела в глаза своему собеседнику. – Я – вода. Вода остается водой, даже испарившись, собирается в облако и изливается дождем. Вода снова становится водой. А угли рассыпаются в прах. И нет в них больше искры живительного тепла. Он ничего не говорил об опасности лично для себя? – Подозреваю, что, скорее всего, он об этом вообще не знал. – Саммар задумчиво поскреб бороду. – Орден так старательно стирал Мать Берегиню из памяти, что забыл, в чем было истинное противоречие. Должно быть, он очень молод, ваш… монах. Верно, я представляю для него всего лишь хрестоматийное зло… Только лишь некогда существовавшую идеологическую угрозу догмам его ордена. Сколько ему лет? Саммар пожал плечами: – Не думаю, что он юн. Ни разу его слова не показались мне неразумными. Губы Оденсе тронула легкая улыбка: – Мудрость – это не седина. Она не ко всем приходит с годами. Есть люди, чьи глаза полны ею с детства. Иным же и века не хватает… Скрипнула дверь, бледной тенью в хату вернулся Ольм. – Саммар, нам стоит выдвигаться, – то ли сказал, то ли спросил он уставшим голосом. |