Книга Новый век начался с понедельника, страница 162 – Александр Омельянюк

Впереди них оказалась женщина, невольно ставшая для парочки старых пердунов объектом внимания и обсуждения.

Платон спросил Гудина, кивая головой на эту женщину средних лет и средних достоинств:

– «Ты бы стал её?».

– «Ты что! У меня жена красавица!» – вскипел Иван Гаврилович.

– «И, что?!».

– «Ну, как ты думаешь? Мужик трахнет некрасивую женщину, если у него жена красавица?!» – настаивал Гудин.

– «Хм, почему бы и нет?! Как раз наоборот, если у мужика жена не красавица, то он не будет лезть на такую же некрасивую, а будет искать именно красавицу! Зачем же ему приумножать в своей коллекции число некрасивых женщин? Чем гордиться-то?».

– «Ну, ты и сказанул! Что ты мне этим доказал? Что имеющий некрасивую жену не полезет на такую же некрасивую?! Тогда тем более, имеющий красавицу, на некрасивую не полезет!» – недоумевал Гудин.

– «Ан, нет!» – не унимался философ.

– «Именно имеющий красавицу жену захочет разбавить свою коллекцию. Он же ничего не теряет! Даже, если жена и узнает, то сразу поймёт, что та ей не соперница!

К тому же такие мужчины в заблуждении считают, что раз у него жена красива, то все остальные женщины похуже должны просто штабелями ложиться у его ног.

А нет! Они не даются таким! Хотя и с уважением, и может даже, с вожделением смотрят на них, боясь наверняка быть брошенной.

Ведь женщины в подавляющем большинстве жаждут постоянного мужчину. И это как раз дополнительно возбуждает такого мужика!».

– «Как это?».

– «Ему не дают и он лезет, как завороженный, пытаясь овладеть некрасивой, чтобы доказать самому себе, вернее отстоять свою состоятельность, как мужчины! Вот так!» – завершил Платон свою поучительную тираду.

– «Хе! Действительно! Ты, наверно, прав?!» – смягчился Гаврилыч.

Весна действовала не только на людей, но и на зверей, особенно котов.

Потеряв терпение от почти безостановочных стонов своего любимого кота Тихона, Платон не выдержал, взял того на руки, погладил и, глядя тому в глаза, риторически спросил:

– «Ты чего разорался, как Маугли?!».

На призывы сына, а может и мужа, реагировала старшая кошка, мать всех остальных – Юлька. Она тоже периодически постанывала, иногда даже во время еды. И тут Платон тоже не выдержал:

– «Юль, я тебя буду кормить позже! И давай сделаем это традицией!».

Кстати, о традициях! Этот год так же, как и 2001-ый, начался с понедельника! А в тот год меня и родственников потрясли сразу три смерти наших с Ксенией родителей! А что будет в этом году? – размышлял Платон.

В этом году сильно разболелась старшая сестра Эльвина. По всему было видно, что её болезнь неизлечима.

Третьего марта весьма скромно отметили её семидесятипятилетие.

Платон дал сестре почитать кое-что из новой прозы. Но читала её ей невестка, так как лежачей сестре самой читать было уже трудно. Трагическая развязка неумолимо приближалась.

И действительно, вскоре новые печальные события вновь прервали радужное настроение неистощимого оптимиста. Четырнадцатого апреля Эльвина Петровна Комкова, урождённая Кочет, скончалась в той же 53-ей Городской больнице, в которой в 1988 году умер и их общий с Платоном и Анастасией отец Пётр Петрович Кочет.

Умершую отпевали в церквушке при больнице. Кроме самых близких родственников пришли и самые близкие подруги, и некоторые бывшие сослуживцы. Похоронили усопшую рядом с могилой матери на Ходынском кладбище. На поминках в её опустевшей трёхкомнатной квартире Платон увидел и её дачных соседей, и родственников по материнской линии.

Её двоюродная сестра, тоже пожилая женщина, вдруг изложила свою версию военного детства Эльвины, совершенно исказив факты, причины и следствия развода её родителей. Платон вынужден был вмешаться в это повествование, и изложить истину, сославшись на данные, имеющихся у него архивных документов. Это вызвало уважительные взгляды присутствующих.

В последующие дни он, загрустивший, много думал об ушедшей сестре.

На очереди был и двоюродный брат Олег Борисович Кочет. Тот давно страдал тяжёлым лёгочным заболеванием, и перспектив не было.

Однако он сохранял неиссякаемое чувство юмора, в том числе чёрного, в том же числе и в отношении себя. Когда Платон сообщил ему о печальном событии, тот, погоревав, в заключение попросил:

– «Платон, передай Эльке: До скорой встречи!».

Да! Братан у меня просто неиссякаемый оптимист! – с гордостью подумал Платон о брате.

Олег пригласил Платона и его семью погостить летом на купленной им в прошлом году в Анапе даче. Но Платон чувствовал, что съездить не сможет.

Сидя на трамвайной остановке и раздумывая об Эле и Олеге, Платон невольно наблюдал за копошащейся рядом молодой, смуглой, черноволосой матерью с тремя симпатичными детишками. Полностью отвлекшись от мрачных мыслей, он не удержался от комментария:

– «Молодец! Каких симпатичных нарожала! И сколько!».

– «Мы скоро всю Москву заселим и захватим!» – гордо и с улыбкой продекламировал сидящий на этой же скамье хачик.

– «О нет! Вы просто ассимилируетесь здесь, растворитесь, потеряете свою национальную самобытность, как до Вас много веков происходило со многими: татарами, поляками, немцами, французами и прочими.

Конечно, Вы немного растворите и русскую нацию. Но капля дерьма не сможет осквернить ведро святой воды!

Ваша нация давно стала пленником золотого тельца! И с помощью зелёной бумажки Вами можно легко управлять, и вообще, делать с Вами всё, что угодно!» – произнёс яркий спич Платон.

Выждав паузу, наблюдая за произведённым эффектом, начавшим уже выражаться в надвигающемся возмущении гостя столицы, Платон уже более миролюбиво и даже несколько льстиво, продолжил:

– «А ведь горцы всегда ранее отличались отвагой, честью и гордостью. А теперь эти орлы гор слетели на равнину, превратившись сначала в стервятников, а затем и вообще переродились в просто петушков!».

Это неудачно сказанное Платоном слово, не пользовавшегося уголовной феней, мгновенно вывело из себя кавказца. Он резко вскочил, вплотную приблизив свою, искажённую гримасой гнева, физиономию к удивлённому лицу Платона:

– «Ты, что, русский! Да я тебя сейчас порежу!» – взревел хачик, демонстративно засовывая руку за пазуху.

– «Чебурек, твою мать!» – вскипел Платон, резко вставая и толкая того в грудь.

От силы толчка, помноженной на возмущённо резко встающую массу Платона, оппонент перелетел через тротуар почти до проезжей части, ударившись плечом о бордюр, а головой об асфальт.