Онлайн книга «В моих глазах – твоя погибель!»
|
Или не хотел?.. – Тамама что-то немножечко спятила, по-моему, – буркнул он. – Это у нее материнская ревность. – Чудище с зелеными глазами, – невесело усмехнулась Женя. – Это ты чудище с зелеными глазами, – буркнул Саша. – Особенно сейчас. Одни глаза от тебя остались! – Ладно, мне уже получше, пошли, отнесем твой обходной. Саша отмахнулся: – Какой, к черту, обходной? Что теперь делать?! Мимо прогрохотал грузовик, потом потащилась телега, гремя пустыми молочными бидонами. Женя поморщилась. Саша схватил ее за руку: – Пошли отсюда. Тут не поговорить толком! Он потащил ее с моста на кромку оврага. Отсюда тянулось множество тропинок, проложенных между домишками и садиками чердымовского Шанхая. Саша с Женей спустились по одной из них на берег помойной речушки, усевшись на лужайке. Травища, наросшая за лето в сырости и влажности, была кем-то недавно скошена, и восхитительный запах свежего сена перекрывал застойную чердымовскую вонь. Женя немедленно подгребла к себе побольше сена и легла, уткнувшись в него лицом. Некоторое время молчали. Никто не решался заговорить первым. Саша бездумно наблюдал круженье глазастых стрекоз над растрепанными волосами Жени и почему-то вспоминал, как рассердился, когда она остригла косу. А Тамара брякнула тогда со странной, мстительной интонацией: «Ну вот, была раньше хотя бы хорошенькая, а теперь так себе. Как все!» Женя и бровью не повела – она привыкла к вечным шпилькам, которые расчетливо втыкала в нее Тамара, однако Саша, хоть ему стрижка не нравилась, обиделся, заступился за нее, и Тамара разрыдалась, устроила какой-то бессмысленный скандал… Точно – материнская ревность! – Ты теперь что делать собираешься? – наконец выдавил Саша. Женя, не поднимаясь, дернула плечами: мол, не знаю. – А… Игорю сказать не хочешь? Женя резко выпрямилась и так сильно мотнула головой, что травинки, прилипшие к ее волосам, полетели в разные стороны: – Ни в коем случае. Не дай бог, предложит замуж за него идти, благородство изобразит! А ведь мы… Даже не знаю, как это тебе объяснить… мы, ну, как только всё это произошло между нами, внезапно почувствовали невыносимое, просто смертельное отвращение друг к другу! Мы смотрели друг на друга с ужасом! И разбежались, как… ну, прости, как кобель с сучкой, которые совокупились – и в стороны. Только они вряд ли так ненавидят друг друга после этого, как мы возненавидели! «А кому-то нужен такой напиток, который мог бы вселить в мужчину и женщину неодолимое вожделение, которое сразу после их встречи сменится ненавистью друг к другу…» – снова зазвучал в памяти голос «китайской ведьмы», и Саша зло тряхнул головой. – Нет, с Игорем я даже случайно встретиться не хочу, – невесело продолжала Женя, снова утыкаясь в траву. – Всё решу сама. Может быть, поступлю так, как хочет тётя Тома. – А как она хочет? – насторожился Саша. – Чтобы я аборт сделала, – буркнула Женя. – Чего же еще она может хотеть? – Ну совсем спятила Тамама… – пробормотал Саша. – Это же ужас, я тебе точно говорю. А вдруг потом детей больше не сможешь иметь? – Честно, сейчас мне никаких детей не хочется, – пробормотала Женя. – Ты не представляешь, что это такое – когда выворачивает наизнанку. Я слышала, такое первые три месяца беспрерывно происходит. – У кого как, – качнул головой Саша, – но это же только три месяца! – Только? – вскинулась Женя. – У меня такое ощущение, что я и трех дней не проживу. – Проживешь! Все проживают – и ты проживешь. Женя покосилась на него почти с ненавистью: – Вот ты бы хоть одно такое утро испытал – посмотрела бы я на тебя… – Ты знаешь статистику смерти при абортах? – негромко проговорил Саша. – Нет? А она страшная. Кроме того, операция – это жуткая боль. А самое главное – ты убиваешь живого человека. – Да он же еще не родился! – простонала Женя. – Тебя тошнит именно потому, что он уже живет. – И еще как живет, – слабо улыбнулась Женя. – Похоже, там сидит будущий хулиган и двоечник. Вроде тебя. – Да я отличником был, ты что, забыла?! – возмутился Саша. – И никаких проблем с дисциплиной не имел. Скорей всего, это девчонка – хулиганка и двоечница вроде тебя! – Между прочим, у меня с моей абсолютной грамотностью всегда были пятерки по русскому, – рассердилась Женя. – А твои диктанты и сочинения правила я, даже выпускное! – Ну, значит, у нее тоже будет абсолютная грамотность, – согласился Саша. – У кого?! – Ну, у дочки твоей. Знаешь, когда у нас была практика в родилке, я довольно много общался с будущими мамашками, и они рассказывали, что, когда беременную в первые три месяца сильно тошнит, девяносто процентов, что у нее будет девочка. А тебе вообще кого хотелось бы, сына или дочку? Женя смотрела на него, растерянно моргая: – Сашка, ну что за вопрос дурацкий? – А что в нем такого уж дурацкого? – сердито спросил он. – Ну что?! Тебе двадцать лет. Ничего нет сверхъестественного в том, что ты смогла забеременеть и сможешь кого-нибудь родить. Родить ребенка и не совершить убийства! – Аборты, по-моему, уже два года как официально разрешены [38], – пробурчала Женя. – Даже на государственном уровне это уже не считается убийством! – Знаешь, почему разрешили аборты? – зло взглянул на нее Саша. – Чтобы умирало поменьше дур, которые шли на все, чтобы прикончить своего ребенка. Шли к бабкам, к нелегальным хирургам, парились в банях, прыгали с большой высоты, пили спорынью и вытворяли еще много чего, лишь бы вызвать выкидыш. Они убивали своих нерожденных детей, но и погибали сами. По последним данным, смертность среди женщин от абортов превышала семьдесят процентов! – Но я пойду в больницу, – возразила Женя. – Я ни за что не собираюсь обращаться к какой-нибудь бабке! – Знаешь, как называют аборт врачи? – спросил Саша, не глядя на нее. – Выскабливание. Из женщины выскабливают по кусочкам ее ребенка. Если бы он родился и она увидела, как его рвут на части железом и вышвыривают в окровавленный таз, она бы сошла с ума. Она бы защищала его до последнего своего вздоха! Она бы лучше согласилась умереть сама вместо него! Но какая разница?! Какая, скажи, разница?! То, что сейчас находится в твоем организме, не менее живое, чем вон та девчонка. – Саша кивнул на буйно-кудрявую малявку лет пяти в платьице горошком и красных сандалиях, которые были ей явно маловаты, потому что из них торчали пальчики. Она сидела неподалеку на перевернутом худом ведре, ковыряла половинку здоровенного подсолнуха и мечтательно наблюдала за дырявым резиновым сапогом, плывущим, словно пиратский корабль, по мутным пенистым водам Чердымовки, чтобы, миновав все преграды, выйти в Амур, а по нему – кто знает?! – доплыть и до Охотского моря. |