Онлайн книга «Свои и чужие»
|
Нет, просто устала. Очень устала. Накормив завтраком маму и дядьку, сделав очередную пробежку по этажам, она поспешила на работу – график, слава богу, такой, какой ей необходим, – два дня до обеда, два с обеда и до восьми. Это означало, что завтраком все накормлены, таблетки выданы, туалет произведен, а к обеду она уже дома! Счастье? Конечно. И ей еще бога гневить! Работа у дома – пятнадцать минут пешком. Полдня, и – свободна. Квартира своя, отдельная. Ноги носят – спасибо. Какое нытье? Какие жалобы? Подумать только – устала. Цаца какая! О своем новом знакомце Элла скоро забыла – не позвонил, да и ладно. Меньше дурацких мыслей и всяких глупостей в голове. И снова проблемы – срочно надо заниматься зубами. Такая напасть! Сходила в зубную клинику, посмотрели, посчитали, в смысле – фронт работ. И стало совсем грустно – деньги такие, что… Ну, неподъемные деньги! Врач посоветовал взять кредит. Она удивилась: – На зубы? Он подтвердил: – Да, сейчас многие так делают. – А выплачивать с чего? Какие кредиты, господи! Врач молча развел руками и громко вздохнул: – Я вас понимаю! Хоть кто-то понимает – спасибо на этом. Видимо, она не одна такая – много таких. Подумала два дня и позвонила сестре. Эмма выслушала ее, но даже в ее молчании было сплошное недовольство. – Ну а я-то чем могу помочь? Деньги с аренды? Я, кажется, все тебе объяснила. Да и потом – забери папу к себе. И сдай нашу квартиру. Так просто. Как все гениальное! И тебе, кстати, тоже все упростится – не надо бегать на третий этаж, носить все эти котомки твои. Все рядом и всё компактно. Разве не так? Никакие объяснения, что дядька Илья не хочет переезжать из своей квартиры, что это совершенно невозможно, не действовали. Она и сама пробовала не раз – бесполезно. Только слезы и крик – что она, Элла, хочет его смерти. Нет, нет! Она ни за что это не сделает. Да, и еще. Комнаты смежные – как это будет? Значит, одного из стариков придется взять в свою комнату? Не поселишь же их вместе! – Все зависит от тебя, – отрезала Эмма, – и все твои аргументы – обычная чушь. Не селить в одну комнату? Да делай так, как удобно тебе! Ты и так все для них делаешь. Пусть стонут и жалуются друг другу. А у тебя станет полегче с деньгами. И вставишь себе новую челюсть! – тут она совсем развеселилась и захихикала. Элла молчала. Эмма, уловив ее обиду, впервые сказала: – Ах, как было бы славно, если бы ты могла приехать ко мне. Но… я же все понимаю. Ты же не можешь – куда ты их денешь? И в первый раз в жизни Элла осмелилась положить трубку первой. Чем, видимо, обескуражила сестру. Хотя вряд ли – Эмма не перезвонила. А кавалер объявился нежданно-негаданно – она и думать о нем позабыла. Он почему-то долго извинялся за свой нескорый звонок и торопливо рассказывал, объяснял, что с ним приключилось – внезапно попал в больницу. С чем? – Да бросьте, – смутился он, – неважно, так, ерунда. Сейчас уже все в порядке. – Вам что-нибудь нужно? – спросила она. – Может быть, помощь? Я, знаете ли, – тут она не удержала тяжелый вздох, – в этих делах человек, к сожалению, опытный! Он тоже смутился, конечно же, отказался и предложил погулять. – Что? – переспросила она. – В каком это смысле? Он рассмеялся. – Да в самом обычном. Общечеловеческом. Например, съездить в парк Горького – там, говорят, стало очень красиво. – А давайте, – она секунду помолчала, – лучше в сад «Эрмитаж». Я там сто лет не была. Он обрадовался. – А я не дотумкал! Знаете ли, я ведь не коренной москвич. Поэтому и не додумался. – Не коренной? – рассмеялась она. – А какой? Пристяжной? Теперь смеялись оба, и им стало как-то сразу легко и свободно. – В общем, на завтра, да? Часиков в пять или в шесть? И был сад «Эрмитаж». И была такая погода! Словно ее заказали – там, наверху. Прозрачное синее небо, белые облачка, пробегавшие быстро, словно спеша куда-то. Яркое солнце – белое, слепящее, но совсем не жаркое – осеннее солнце. И листья. Листья повсюду. При малейшем порыве ветра они начинали кружить в танце, в своем хороводе – красные, рыжие, желтые. А потом они сидели в кафе за уличным столиком и пили чай с ватрушками – теплыми, дышащими, словно только из печки. Они говорили, они молчали. И им было так хорошо… Так хорошо и так страшно – так не бывает, честное слово! Их счастливый роман начался именно там, в осеннем саду под тихую музыку маленького оркестрика, игравшего старые, довоенные песни. Всю осень – а она выдалась неожиданно теплой, как на заказ, – они бродили по улицам. Замерзнув, забегали в кафе и грелись кофе и булочками. Она рассказывала ему про свой город, стремилась провести по любимым улочкам. Такая неразговорчивая прежде, она говорила, говорила – неожиданно обо всем: рассказывала про семью, про деда с бабушкой, тетку и дядьку, родителей и сестру. Вспоминала такие подробности, что сама удивлялась – и где же они хранились все эти годы? В каких отсеках памяти и души? Он, наслушавшись про дачу, немедленно захотел туда поехать – и ерунда, что там все запущено, сыро и грязь! Он тоже рассказывал о себе – про службу, про долгую и счастливую семейную жизнь. Про дочь – хорошую женщину, но… несчастливую. Уже второй раз вдова – вот как бывает! Осталась на Севере, там тяжело, но ей привычно. Растит двоих сыновей, и, в общем, радости мало – гораздо больше проблем и печалей. Элла теперь подолгу рассматривала себя в зеркале – и ей казалось (конечно, казалось, и только) что она… помолодела, что ли? Порозовела как-то, разгладилась. И глаза! Вот это было наверняка – глаза заблестели. Нет, правда! Исчезла тусклость, покорность. Обреченность какая-то, что ли? Теперь это были глаза женщины. Не тягловой клячи, не забитой овцы, а именно женщины! Которую слушают. Которая интересна. Которая… ну, все понятно. Страшно даже произнести… Спустя три месяца он предложил ей «сойтись». – Как это? – спросила она, почему-то внезапно побледнев. – Что это значит? Он тоже смутился и буркнул: – Ну, ты понимаешь же, Элла… Не можешь же не понять, честное слово! Прости, если прозвучало это неловко и глупо. Я просто не знаю… Ну, как это назвать. Теперь совсем смутилась она и начала его успокаивать: – Нет-нет, я все поняла. Все, что ты имеешь в виду. Я просто пытаюсь понять, как ты это видишь? Ну, при всех моих колоссальных проблемах… Решили так – все живут, как жили прежде. Только теперь – она его жена. |