Книга Гордая птичка Воробышек, страница 90 – Янина Логвин

— Так, мастер Янг, так. Горсть была щедрой, оттого и больней. Но я рад, что опустевший карман теперь вновь полон. С такой ношей не побродяжничаешь, и подарить ее куда жальче, чем то, что ничего не весит. Особенно никчемному сироте.

— Глупый жестокий мальчишка! Ты так ничего и не понял! Я отдал тебе часть сердца, ты же ставишь мне это в упрек. Донг был свободен как ветер, теперь стал тяжел, как земля, как тяжесть вины в груди гордеца. Не хочу тебя знать! Уходи…

Никогда не думал, что Донг умеет плакать, а тогда, почти шесть лет назад, в наш последний вечер убедился воочию, но все равно ушел.

Действительно, глупый, сегодня это понять легче.

«Маленький бумажный дракон в руках — то ли птица, то ли зверь, не понять. Я мастерил его из старой газеты весь день, спрятавшись от учителя Цзяо в заброшенном саду, где только тетереву и сидеть, и теперь вертел в руках, стоя на коленях, поднимая над головой и подставляя солнечным лучам. В этих теплых послеполуденных лучах не было заметно неправильной формы и истершейся бумажной печати, крылья светились и казались золотыми. Радужно-прозрачными, совсем как крылья Великого дракона, однажды, в первый день жизни Земли, спустившегося с далеких небес. И мне хотелось верить, что когда-нибудь, когда я вырасту и стану свободным…

— Ты тоже дракон, и со временем научишься летать.

— Нет! — мой голос излишне резок и груб, и неожиданно срывается в крик, больше похожий на всхлип. Появление человека застает врасплох — я еще не научился хорошо владеть собой.

— Да, если станешь достаточно сильным, чтобы удержать небо под крыльями.

— Я не смогу, зачем ты врешь? Люди не бывают драконами.

— Бывают, но только самые смелые люди. Вчера я видел, как старшие ученики обижали тебя. Ты уже дракон, малыш, хотя все еще открыт страху.

— Они злые и сильные, я ненавижу их!

— Ты сильнее, просто мал еще. А страх питает не только твою злость. Ты другой, и им это не нравится.

— Они надо мной смеются, говорят, что я похож на тощего цыпленка со смешными волосами. Учитель бреет мне голову, а я не хочу. Хочу назло всем отрастить косу, как у тебя.

Он смотрит на меня и качает головой. Садится в траву, подзывая к себе. Просит показать бумажную игрушку:

— Красивый дракон, малыш. Дашь посмотреть? Хочешь, мы подарим ему настоящие крылья?

Этот странный бродяга — чудак появился в школе еще вчера. Невысокий худощавый человек с проницательным взглядом черных глаз, в пыльной дорожной одежде и заплечной сумкой, набитой тряпичными куклами. Не знаю, почему учитель Цзяо и сторож Хун не прогнали его. Может, из-за того, что его босая ступня кровила? А может, из-за располагающей улыбки на обыкновенном лице или ловких рук, на потеху ученикам складывающих из примятых листов дешевой бумаги причудливые фигурки зверей?

Мы все вышли посмотреть на импровизированный спектакль, разыгранный бродягой в лицах прямо у порога нашей фанзы, хотя учителю это и не понравилось, но он промолчал и наказал лишь того, кто стащил у бродяги „золотого“ дракона, и я до сих пор не могу понять: почему?

Кукол было много. Размером с кулак, с ладонь, даже с локоть — красный двухголовый змей, — но я сразу отметил ее — желтую фигурку с крыльями и гребнем, расшитыми золотой нитью, красиво порхающую в пальцах незнакомца. На пути добра одолевшую злодеев и возвысившуюся над всеми.

— Больно? — интересуется человек, и я привычно стараюсь не выдать себя взглядом. Вскакиваю на ноги, вскидываю к подбородку кулак, когда он пытается прикоснуться к моей спине.

— Нет.

— А если правду?

— Не твое дело!

— Я тебе друг, малыш, другу можно доверить все, даже боль. Смотри! — он встает и подбрасывает далеко вверх бумажного дракона, и тот солнечной вспышкой исчезает в летней листве деревьев.

— Теперь у него есть под крыльями ветер, и когда-нибудь он обязательно вернется.

— Как твой дракон вернулся к тебе?

— Да. А сейчас он унес твою боль. Чувствуешь?

— Не знаю.

— Значит, болит?

— А ты хитрый, — я невольно улыбаюсь, глядя в смешливые глаза. — Нет, больше нет.

— Вот и хорошо, Люк.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Человек пожимает плечом и ложится в траву. Забрасывает руки за голову, открывая штопанные заплаты-ластовицы в подмышках поношенного халата.

— Это легко узнать, если очень хочешь, — говорит так, словно „отгадать имя“ — самое плевое дело на свете.

— Что, и я так смогу?

— Конечно. Дай руку! — Мне приходится опуститься на колени и замереть над его лицом, пока черные как ночь глаза серьезно вглядываются в меня.

Где-то далеко играет свирель — нежно, будто поет молоденькая девушка, но вдруг затихает под раскатистое ворчание грома…

— Д-донг? — неуверенно выдыхаю я, не понимая, как это знание слетело с языка, а китаец уже довольно смеется.

— Донг! Ну, вот видишь, малыш, угадал! Будем знакомы…».

Сейчас мне кажется, что назови я его тогда Менгьяо или Ли, я бы точно так же не ошибся, а тогда… тогда я был впечатлен, поверил и почти не удивился, когда Донг поселился в фанзе для слуг и стал часто навещать меня.

«…Что у тебя с лицом, малыш?

— Не скажу.

— Упрямец.

— Лучше расскажи о Горах бессмертия.

— Ты для этого прибежал ночью, проник в комнату и разбудил меня?

— Ты все равно не спал, Донг, свеча до сих пор горит, а на твоей двери нет замка. Расскажи!

— Учитель поднимет Люка с петухами, он должен выспаться и быть сильным, чтобы защитить себя.

— Ерунда! Скоро я уезжаю домой в интернат, и учитель Цзяо не посмеет бить меня. А выспаться я могу и там.

— Никто не смеет бить по лицу сильного мужчину, вот о чем ты должен помнить! Скоро ты вырастешь и вобьешь это знание в голову жестокосердного Цзяо.

— Пусть! Я не хочу говорить о нем. Сегодня я победил лучшего младшего ученика и заслужил награду. — Я прыскаю смехом в полутьму, опускаясь на тахту рядом с полулежащим читающим Донгом.

В окрестных деревнях немногие бедняки могут позволить себе обучение грамоте, но почему-то наличие талмуда в руках именно этого китайца почти не удивляет меня. Я давно заметил, что Донг умен.

— Какую? Надеюсь, лишнюю порцию жареной лапши? Сегодня хозяин Цзяо остался доволен моей стряпней, а тебе не мешало бы нагнать жирок. Ты, Люк, совсем тощий стал.

— Как же, гляди, разбежится он! — дальше веселюсь я. — Заставил меня целый урок простоять на коленях на рисовых зернах. И знаешь за что?

— Скажи.

— За то, что я честно победил Мэн Пенга!