Онлайн книга «Страница номер шесть. Член общества, или Голодное время. Грачи улетели»
|
– Все, – ответил Долмат Фомич за всех, – все завидовали! Одобрительный гул сопутствовал его высказыванию. – Потому я и упомянула о том, – произнесла Зоя Константиновна, поправляя салфетку. – Если бы не они, не те два фактора, разве увлеклась бы я библиотрассографией? – Разумеется, нет, – подал голос профессор Скворлыгин, наверняка уже знавший эту историю. Они все ее знали. Один только я ничего не знал. – Факторы? Какие факторы, поясните, пожалуйста. Не я спрашивал, а кто-то другой, с другой стороны стола, но так, словно не ему пояснять следовало, а выходит, что мне, потому что, повернувшись именно ко мне вполоборота, Зоя Константиновна отчетливо пояснила: – Придворность и небедность. Ставшие притчей во языцех благодаря роковому несоответствию реальной фамилии стихотворца его литературному псевдониму. Олег Николаевич, ясна ли вам идея моего выступления? Черт. Она заставляла меня сосредоточиваться. – Не совсем, – был мой ответ. – Господа, под придворностью я разумею местожительство Демьяна Бедного – в московском Кремле – и близость к Сталину. Под небедностью – ту степень достатка, которая позволяла ему покупать редчайшие издания, письма и документы. По свидетельству современников, библиотека Демьяна Бедного была исполинской – несколько десятков тысяч книг, заметьте, речь идет о частной библиотеке!.. по слухам, все сто, и уж, во всяком случае, не менее тридцати!.. Значительная доля собрания хранилась в кремлевских апартаментах, другая – на подмосковной даче в поселке Мамонтовка с окнами в яблоневый сад, взращенный поэтом из мичуринских саженцев и раскинувшийся на бывшей футбольной площадке. Кроме того, небольшая библиотека Демьяна Бедного помещалась в принадлежащем ему вагоне, со ступенек которого он не однажды читал стихи во время своих агитационных поездок. Пожалуй, нет необходимости называть легендарные раритеты... И все же хочется вспомнить... «Мечты и звуки», Николай Некрасов! Автор, как вам известно, самолично уничтожил тираж, осталось лишь несколько экземпляров... Первое издание «Слова о полку Игореве» неизвестного автора, величайшая редкость!.. «Иллюстрированный альманах» за 1848 год, не поступавший в продажу!.. – «Двенадцать спящих бутошников, – подхватил Долмат Фомич. – Поучительная баллада Елистрата Фитюлькина», изъятая в 1832 году за насмехательство над полицией!.. – «Карманная книжка для в** к**...»!.. – Кто такие вэ ка? (Это не я спросил.) Но – мне: – Вольных каменщиков... – Вольных каменщиков «...и для тех, которые не принадлежат к числу оных»... – Запрещенная Екатериной II... – донеслось откуда-то справа. – И, соответственно, уничтоженная!.. – откуда-то слева. Я не успевал поворачиваться. Библиофилы входили в раж. – А знаменитое «Житие Федора Васильевича Ушакова», которое он умыкнул у Смирнова-Сокольского?! – А экземпляр не поступившего в продажу «Искусства брать взятки»?! – А «Очерки развития прогрессивных идей в нашем обществе»?! – В нашем обществе? – эхом отозвалось в моей голове. – Скабичевского! – Конфискованные по суду! – «Описание вши»... – «Пестрые сказки с красным словцом»... – «Ганс Кюхельгартен»... – «Сорок три способа завязывать галстух»... – Галстук? – вырвалось у меня. – Галстух, Олег Николаевич, галстух! – Зоя Константиновна закатила глаза, вспоминая. – Галстух математический, по-итальянски, по-ирландски, по-турецки... – По-вальтер-скоттовски, – добавил профессор Скворлыгин. – Бальный! Военный! – выкрикивали другие. – Троном любви! – Меланхолический... – Неглиже... – Галстух спахалом... И прочее. И прочее. И прочее. Я искал Юлию глазами. Юлии за столом не было. Что-то со мной неладное происходило. Не мог же я опьянеть от одного фужера... Я хотел встать, остановил Долмат Фомич пристальным взглядом. Он обращался ко мне, втолковывая: – ...Необходимое для человека хорошего общества... Искусство составлять банты... Описание сорока трех фасонов завязывать галстух... Олег Николаевич, вы возражаете? – Нет. Его лицо подобрело. – О том он написал поэму. Сатиру на старинный быт. Впрочем, коллеги, мы отвлеклись. Извините, Зоя Константиновна, мы вас внимательно слушаем. Зоя Константиновна предложила выпить. Мы выпили за библиотеку Демьяна Бедного. Закусывали. Я резал ножом. Сосредоточенно. Очень сосредоточенно, сам чувствовал: чересчур, не в меру выпитого, так быть не должно. Так не бывает. Бывает не так. Я сосредотачивался на своей сосредоточенности: нож ускользал. Я мог сосредоточиться только на чем-то одном: или на ноже, или на своей сосредоточенности. Или на том, что говорили. Демьян Бедный был библиотаф. Библиотаф – это тот, кто не дает читать книги. – А вы, Олег Николаевич, нет. Вы не библиотаф от слова «могила». Олег Николаевич даст. – Долмату Фомичу дал Олег Николаевич. Нужную. Когда попросил. – Спасибо, Олег Николаевич. Пожалуйста. Дал. Дал. Дал. Зачем я слушаю это? Сталин брал книги читать. А Демьян давал неохотно. Демьян Бедный не давал никому, лишь Сталину. Сталин брал и читал. У него были жирные пальцы. Однажды ревнивый Демьян сказал про Сталина: «Он возвращает с пятнами на страницах». Могли б расстрелять. Уцелел. Но в опалу попал. Выгнали из Кремля. Исключили из партии. Отлучили от «Правды». Собрание книг досталось музею. Государственному. Литературному. Государственному литературному. Государственному литературному досталось музею. Значит, все-таки они что-то подсыпали в вино. Значит, что-то подмешано. – Когда я впервые прочла об этом, а я об этом прочла в «Огоньке»... в начале, помните, гласности (и перестройки), я так распереживалась, я так распереживалась, что спать не могла две ночи подряд. Сталин пятна оставил на них! Представляете, пятна! Я решила найти эти книги! Уникальные книги с уникальными пятнами... Это времени пятна. Пятна истории! Пятна истории, вам говорю!.. В те бессонные ночи в моем мозгу возникла новая дисциплина... – Библиотрассография, – послышалось отовсюду, – библиотрассография... – Да! – заставила вздрогнуть меня возбужденная Зоя. – Да! Но теперь я скажу, библиотрассография – вот название страсти моей к указанному предмету! Я ел. За едой терял нить разговора. Помню, был помидор и что-то о том, как листала, листала, листала... Он не оставил реестра. Приходилось искать. Устанавливать – те ли, Бедного ли Демьяна? Тысячи книг. Капитальнейший труд. |