Книга Соломея и Кудеяр, страница 34 – Александр Прозоров

– Дозор неподалеку пусть маячит да через поляну от погони спасается. Еще можно костры запалить, вроде как путники отдыхают. Мимо людей беззащитных татары всяко не пройдут, обязательно ограбить захотят, снасильничать и в полон угнать.

– Угу, – кивнул мальчишка, оглянулся на скачущую в десятке шагов позади свиту и негромко спросил: – А правду сказывают, Кудеяр, что Великая княгиня чуть не перед венцом с тобою из дворца убежать пыталась?

Боярский сын полуприкрыл глаза и прикусил губу.

Вот так оно выходит… Пытаешься, пытаешься забыть, и вроде даже получилось. Ан нет, вдруг или напомнит кто, а то и вовсе в гости внезапно проведет. И как тут изгнать из мыслей облик голубоглазой девчушки с длинной темной косой?

– Молчишь? Значит, правда?

– Откуда ты прознал о сем, княже? – вздохнул Кудеяр.

– Коли государь особо для тебя за день награду находит, каковая на край света сошлет, да специальным гонцом грамоту доставляет, тут у кого угодно любопытство взыграет! – улыбнулся юный воевода. – Я дядюшку спросил, он поведал.

– Так князь Оболенский о сем тоже знал?

– Двор государев – таковое место, где даже стены глаза и уши имеют. Дядюшка Петр Васильевич много раз предупреждал, что в одном углу там чихнешь, в другом о сем уже Великому князю докладывают. И потому даже в глухой подклети и в полном одиночестве все едино лишнего лучше не болтать. В Большом дворце никаких тайн ни у кого нет. Там не спрячешься. А Москва есть большой двор государев. Чуть позднее донесут, вот и вся разница.

– Ну да, – согласился боярский сын. – За пять лет в порубежье я о сем успел подзабыть.

– Так Соломея вправду с тобой сбегала? – слегка наклонившись к Кудеяру, перешел на шепот безусый Иван Федорович.

– Великая княгиня тоже женщина, – с силой провел ладонью по лицу боярский сын. – У нее тоже сердце есть, и она тоже любить умеет.

– И что было? – горячо спросил мальчишка.

– Василий со свитой нагнал в слободе за Неглинной, – негромко признался Кудеяр.

– И?! – истребовал подробностей князь.

– Пообещал руку и сердце, трон и звание государыни всея Руси, – повернул к нему голову боярский сын.

– А ты?

– У меня, княже, своей Руси и своего трона нет.

– Нешто отступился?! – ударил кулаком в ладонь юный воевода.

– Кто я, княже, а кто он, – напомнил Кудеяр.

– Но ведь вы друг друга любили!

– Она стала Великой княгиней.

– А любовь?

– Я помог ей возвыситься.

– Ты отступился!

– Я сделал это ради нее.

Юный князь замолчал, мелко покусывая губу, а потом выдохнул с мальчишеским максимализмом:

– Если бы я любил государыню, я бы не отступился! Ни за что и никогда!

– Ты, Иван Федорович, конечно, князь, – покачал головой Кудеяр. – Вот токмо такого лучше никому не говори. Крамола.

– Кабы любил, все едино своего бы добился! Пусть бы казнил лучше Василий, но я бы не отступил! – решительно рубанул ладонью воздух четырнадцатилетний воевода и дал шпоры коню, стремительно уносясь вперед, словно и вправду погнался за своею любовью. Мгновением спустя вся полусотня тоже перешла на галоп, нагоняя господина.

12 сентября 1511 года

Успенский собор Московского Кремля

Чувство это было пугающе знакомым – как легкое прикосновение к плечу. Соломония сглотнула, облизнула мгновенно пересохшие губы. Выдержала еще несколько мгновений – и все-таки не устояла, повернула голову. Вздрогнула, столкнувшись взглядом с зелеными глазами, торопливо отвернулась, и по телу побежал колючий холодок.

– Я люблю своего мужа, Господи, – перекрестилась Великая княгиня. – Его одного, небом сужденного, тобой данного, пред людьми венчанного. Спасибо тебе, Всемогущий, что наградил меня супругом таким достойным, великим, ненаглядным. Я люблю своего мужа, Господи, и никто, кроме Василия, не надобен мне ни в жизни, ни в помыслах!

Возможно, она молилась недостаточно тихо, поскольку государь покосился на жену, еле заметно улыбнулся.

И тут, как назло, Соломея опять не стерпела и чуть повернула голову, стрельнув взглядом в полумрак храма…

* * *

В этот раз Кудеяр шел в церковь, хорошо зная, что увидит там свою единственную и неповторимую корельскую красавицу, и даже желал этого, ибо имя Великой княгини то и дело всплывало в его разговорах с юным князем, а ее облик не шел из головы воина. Боярский сын надеялся увидеть свою недоступную воочию – и смог вдосталь насладиться прекрасным обликом.

Соломея ощутила его взгляд – и трижды оглянулась. Первый раз – вроде бы с испугом, а еще дважды – со слабой смущенной улыбкой.

Большего от встречи Кудеяр не ждал, и потому желания рвать и метать, драться и искать смерти у него не возникло. Наоборот – облик любимой породил в душе ощущение теплоты, словно от лучей весеннего солнца.

– Она красива, – признал князь Овчина-Телепнев-Оболенский, задержавшись на ступенях собора так, чтобы отставший – худородный ведь, в конце свиты идет – Кудеяр оказался рядом. И явно для чужих ушей громко и отчетливо произнес: – Государыня наша, Великая княгиня, воистину прекрасна! – Мальчик получил правильное воспитание и умел следить за языком. Он понизил тон и посетовал: – Вот только стара уже, понятно. Сколько ей ныне? Двадцать пять?

– Если двадцать пять старость, то я тогда кто? Мафусаил? – ответил седобородый боярин Басарга, и княжеская свита расхохоталась.

Басарге было сильно за пятьдесят, однако он оставался крепок и в схватке иного двадцатилетнего легко одолевал.

Кудеяр предпочел промолчать. К чему привлекать к себе лишнее внимание? И без того никому не нужные слухи по Москве ползают. И потому мнение пятнадцатилетнего господина о двадцатипятилетней «старухе» осталось предметом обсуждения свиты. Князь Иван Федорович тоже отвернулся и в его сторону более не смотрел. Мальчишка был умницей и все схватывал на лету. И умение держать рогатину, и умение держать язык за зубами. Во всяком случае, о Соломее он вспоминал лишь тогда, когда они с дядькой оставались наедине.

Крамольных разговоров ни разу не слышала даже дворня.

До московских хором князь со свитой добрался всего за час – и прямо за воротами воины замерли в изумлении. По деревянным плашкам там вышагивал на длинной узде великолепный снежно-белый красавец: тонкие длинные ноги, большие глаза, коротко стриженная грива, широкая грудь и крепкий покатый круп.

– Откуда?! – только и выдохнул мальчишка. – Чей?!

– Туркестанский жеребец, княже! – со стороны бани громко похвалил коня зеленоглазый купец в расстегнутом на груди кафтане. – Но арабских кровей. В Самарканде отец его для породы куплен, пару табунов ногайских покрыл. Сие есть один из лучших скакунов, на травах черноморских выкормленных.