Онлайн книга «Должность»
|
НИНА (смеется): Но разве так бывает? ШИРЯЕВ (задумчиво): Возможно. Я полюбил вас, но права на ответную — простите меня великодушно за нескромность — на вашу любовь, не имею. НИНА(удивленно): Почему? ШИРЯЕВ: Я умираю, мне остается жить всего неделя. Теперь уже шесть дней. НИНА (с ужасом): Что же с вами? ШИРЯЕВ (заикаясь): Гноящийся архисифилис. Явление пятое Нина, Ширяев сидят на скамье в саду. НИНА: Но почему вы решили отомстить ему? Он же ни в чем не виноват! ШИРЯЕВ: Не виноват? Вы ли это говорите, Нина? Вы ли это говорите, за жалкие гроши ухаживающая за гнусной старухой, за копейки унижающаяся перед заносчивыми княжнами? Вы ли это говорите, живущая в конуре? Вы ли? НИНА (с обидой): Ну, зачем же вы так! Ширяев с жаром хватает Нину за руку. Та косится с некоторым страхом — боится заразы. ШИРЯЕВ: Дорогая Нина, поймите, только убив негодяя, мы — униженные и оскорбленные — сумеем скинуть рабские цепи не с ног или рук, а со своих душ. Душ, понимаете? НИНА: Не совсем, но вы так говорите… ШИРЯЕВ: Ах, я совсем не хотел быть красноречивым. Я не люблю краснобайство. Короче, Нина, я решился. НИНА: А как же этот ваш … гноящийся архисифилис? ШИРЯЕВ: Он — мой главный сообщник. Действие четвертое Явление первое Ширяев, слегка покачиваясь, стоит у дороги на пронизывающем ветру — на нем дрянная шинелишка, руки в карманах. ШИРЯЕВ: Ну, где же ты, черт бы тебя побрал? Проклятая тварь — кожей чувствует опасность. Даже будь ты справедливым и добрым, приведи всех к достатку и благодати, тебя все равно стоило бы убить — из принципа…. Принцип! Гноящийся архисифилис называется этот принцип, не стоит себе лгать. Наполеонишка! Неужто я жалкий Наполеонишка? Чу! Кажись, едет! Явление второе Царь в коляске с кучером и мамзелями. ЦАРЬ (поет): Эх, эх! Всюду смех! Отворяй врата, Емеля – Уж пришла твоя неделя. Мамзели хохочут. ЦАРЬ: Поглядите-ка, бомбист! Ха-ха-ха, бомбист! Мамзели визжат от смеха. Кучер басовито смеется. ЦАРЬ: Подь сюда, братец, не бойся! Ширяев подходит. ЦАРЬ: Ты же бомбист, дорогой? ШИРЯЕВ: Пробил твой час, ирод! ЦАРЬ: Знаю. А ну-кось, дай мне ее! Ширяев изумлен. ЦАРЬ: Дай, чего ты? Съем я ее что ли? Ширяев достает из кармана бомбу, подает царю. ЦАРЬ: Смотри! Смотрите все! Быстро съедает бомбу. Мамзели от смеха падают в обморок. ЦАРЬ: Трогай! Эх, эх! Всюду смех! Действие пятое Явление первое Ниправда смотрит на свет колбочку с анализами. НИПРАВДА: Н — да, сомнений нет: это ты, обезьянье наследие Толстого — американца, — гноящийся архисифилис. Приветствую, батенька. Какая активность! Все время, сколько наблюдаю за тобой, едва удерживаюсь от соблазна… Так и хочется … Совсем немножко… Так заманчиво — неделя, разложение… Отпивает из колбочки, прикрывает глаза, прислушиваясь к ощущениям. Стучат. НИПРАВДА: Совсем забыл, сегодня же четверг. Войдите! Явление второе Ниправда, царь. ЦАРЬ: Добрый день, доктор! НИПРАВДА: Добрый. Как самочувствие? ЦАРЬ: Разлагаюсь. НИПРАВДА: Поздравляю вас. Явление третье Ниправда, Ширяев, Царь. ШИРЯЕВ: Можно? НИПРАВДА: Проходите, батенька. ЦАРЬ: А, господин бомбист. НИПРАВДА: Спешу обрадовать — все подтвердилось. Ширяев роняет голову. Явление четвертое Ниправда, Ширяев, Царь, Дворник. ДВОРНИК: Разрешите войти, ваше благородие? НИПРАВДА: Входи, братец. ДВОРНИК: Как там ето самое? НИПРАВДА: А то сам не знаешь. Дворник тяжело вздыхает. Явление пятое Те же и Шилина. НИПРАВДА: Прошу вас, мадам. Ваш анализ — самый ядреный. ШИЛИНА: Мерси. ЦАРЬ (с нежностью глядя на проститутку): Вот он — ангел смерти. ШИЛИНА: И вам мерси. Явление шестое Те же и Гноящийся Архисифилис. ГНОЯЩИЙСЯ АРХИСИФИЛИС (врывается с пистолетом): Умрите, ироды! Пистолет дает осечку, Гноящийся Архисифилис бросает его на пол и в исступлении бьет ногой. Ниправда, Ширяев, Царь, Шилина громко хохочут. Занавес. Такую вот пьеску сочинил на досуге Евгений Евгеньич Килкин и, нельзя сказать, что не было в ней рационального зерна. Ну, а бедность декора «Ангела смерти» связана, конечно, с укоренившейся в авторе — к тому же директоре театра — провинциальностью. Согласитесь, сложно поставить в Ж… бродвейскую драму! Килкин настороженно смотрел в зал. Пока все шло прекрасно. Правда, Лукьянов поначалу был слегка деревянным, но потом, ничего — раскочегарился. Публика принимала так, как должно, — то есть не разговаривала по мобильникам. Дело близилось к занавесу, и вот-вот должен был появиться Гноящийся Архисифилис. Вот и он… Боже, что это?! В руке у Крамова был не дуэльный пистолет, а самый настоящий, матово-черный «Вальтер»! — Умрите, ироды! Хлестко прозвучали выстрелы. Килкин, не веря своим глазам, увидел, как поочередно попадали на пол Шилина, Ниправда, Царь и Ширяев, причем у Царя совершенно отчетливо развалился на части череп. Багровые лужи тут же залили сцену. Шурша, упал занавес. И — овация. О, какая это была овация! Никогда за всю свою долгую театральную карьеру Килкин не слышал таких бурных аплодисментов. — Ав-то-ра! — скандировала публика. Но автору было не до оваций. С ледяной кавказкой усмешкой к нему подступал Гноящийся Архисифилис, держа «Вальтер» на уровне бедра. — Эдик, ты чего? — пролепетал Килкин. |