Книга Шаги в темноте. Убийство Адама Пенхаллоу, страница 113 – Джорджетт Хейер

– Миссис Гастингс нет дома. Она спозаранку отправилась на конюшню. И Барт тоже, – добавила Лавди, направляясь к двери.

Рэймонда покоробило, что она назвала его брата по имени, намеренно опустив слово «мистер», но он промолчал и принялся бриться. Его лицо было наполовину покрыто пеной, когда в комнату бесцеремонно вломился Юджин. Рэймонд увидел его в зеркале и чуть не рассмеялся при виде его раздосадованного лица. В отличие от тех, для кого смерть Пенхаллоу была небесным благословением, Юджин видел в ней только угрозу для своей праздной и беззаботной жизни. Он все еще был в пижаме и халате, а небритый синеватый подбородок придавал его внешности не самый респектабельный вид.

– Это правда? – с порога спросил Юджин.

– Господи, ты отлично знаешь, что это правда!

– Да, конечно. Вивьен сказала мне, но я не могу поверить! Когда это случилось, тебе известно?

– Нет. Он уже остыл, вот все, что могу сообщить тебе.

Юджин вздрогнул.

– Детали можешь опустить.

Он смерил Рэймонда взглядом и с кривой усмешкой произнес:

– Ну что же, теперь ты получишь то, чего так долго дожидался. Поздравляю!

– Спасибо! – бросил Рэймонд, вытирая бритву.

– Знаменательный день в твоей жизни.

Юджин засунул руки в карманы халата и опустил плечи.

– Надеюсь, от меня ничего не потребуется?

– А чем ты можешь помочь?

– Ничем, разумеется. К завтраку я, пожалуй, не выйду. Это такой удар для меня, к тому же я плохо спал.

– Ты ничего не слышал?

– Если бы услышал, непременно спустился бы вниз.

Юджин направился к выходу, но в дверях столкнулся с бледным как полотно Бартом.

– Рэймонд! – закричал тот, бесцеремонно отталкивая Юджина. – Лавди сказала мне, что отец…

– Да, это правда, – спокойно ответил тот, пристегивая воротничок. – Похоже, он умер во сне. Я жду доктора Лифтона.

– Внизу стоит машина Рейма. Когда… Кто его нашел? С ним кто-нибудь был?

Рэймонд завязал галстук и надел пиджак.

– Нет, никого. Марта обнаружила отца уже мертвым, когда пришла утром. Извини, я должен идти. Ты говоришь, приехал Рейм?

В полуоткрытую дверь постучала Лавди.

– Мистер Рэймонд, приехал доктор Рейм. Мистер Лифтон заболел гриппом. Мне кажется, ему надо будет подняться к хозяйке, когда он закончит все внизу. Когда она узнает, ей наверняка станет плохо.

– Если ей потребуется врач, пусть сама пошлет за ним, – безжалостно ответил Рэймонд и вышел из комнаты.

Лавди посмотрела на Барта, стоявшего у окна с кнутом в руках.

– Я приготовлю тебе чай, дорогой, – ласково произнесла она.

Он покачал головой:

– Нет, не надо. – Подбородок у него задрожал. – А я еще проклинал его вчера вечером. О господи, отец…

Лавди приблизилась к нему, не обращая внимания на Юджина, бесстыдно разглядывавшего ее.

– Не терзай себя, милый! Эти проклятия ничего не значат. Ты был ему хорошим сыном, и он всегда это знал.

– Нет, не был! Я думал… я не верил… но он действительно был болен! Я не хотел его смерти! Я… его так любил, старого черта! Господи, ну почему он умер, пусть бы лучше разносил нас всех в пух и прах! – Его голос сорвался, и, прижав руку к мокрым глазам, он выбежал из комнаты.

– Боюсь, дорогая Лавди, что эта смерть расстроит его гораздо сильнее, чем ты ожидала, – ехидно заметил Юджин.

– Так и должно быть, – невозмутимо заметила она, убирая в шкаф халат Рэймонда. – Вы позволите, сэр?

Он посторонился, слегка уязвленный ее хладнокровием, и Лавди отправилась в буфетную, чтобы взять там поднос с чаем для своей хозяйки.

Накануне вечером Фейт уснула без снотворного. Она ушла к себе после того, как Пенхаллоу выкатили из Длинной гостиной, и когда Лавди помогала ей раздеваться, вдруг с удивлением обнаружила, что голова у нее не болит. Она отнесла это на счет аспирина, который приняла перед ужином, и, вздохнув с облегчением, сказала Лавди, что сумеет заснуть без успокоительного. На Фейт снизошел покой, не омраченный никакими угрызениями совести. Она чувствовала усталость, но это было не нервное изнеможение, не дававшее ей расслабиться в постели. Едва положив голову на подушку, Фейт закрыла глаза и с мыслью об уютной лондонской квартирке погрузилась в глубокий безмятежный сон, от которого ее пробудила лишь Лавди, пришедшая к ней утром.

Вынырнув из пучины сна, она шевельнулась и прошептала:

– Как же я хорошо сегодня спала!

Лавди приблизилась к ее постели с пеньюаром в руках. Фейт зевнула и, потянувшись, спросила служанку, который час. Услышав, что уже половина девятого, она, надевая пеньюар, заметила:

– Как поздно! Почему ты не разбудила меня раньше?

Лавди налила чай в чашку.

– Вы так крепко спали, мадам, что я не осмелилась вас будить. У меня для вас плохие новости.

Фейт сразу вспомнила, что совершила вчера, и едва не вскрикнула от ужаса. После такого чудесного сна, который успокоил ее истерзанные нервы, все произошедшее накануне представлялось ей нереальным. Но память цепко держала подробности содеянного, и то, что вчера казалось вполне разумным и естественным, в утреннем свете предстало перед ней как порождение больного воображения. Фейт по-прежнему желала смерти мужа, но прежняя решимость оставила ее столь же стремительно, как и возникла. Сейчас она думала, что не имеет никакого отношения к смерти мужа, и могла поклясться, что сделала это в забытьи.

Фейт подняла голову.

– Плохие новости? – пробормотала она.

– Хозяин, мадам.

Значит, у нее получилось. Фейт судорожно сглотнула, но слова застряли в горле. Она с немым вопросом впилась глазами в лицо Лавди.

– Хозяин умер, мадам.

Фейт ахнула и закрыла лицо руками.

– О, Лавди, нет!

Горничная обняла ее и прижала к своей пышной груди.

– Ну-ну, не плачьте, моя дорогая! Он умер во сне, лучшей смерти и не придумаешь.

Фейт разрыдалась, но отнюдь не от горя или жалости. Она жалела о собственном безрассудстве, превратившем ее в убийцу, и испытывала облегчение, что весь этот ад наконец закончился. Лавди утешала ее, и вскоре Фейт затихла и потянулась за носовым платком. Вытерев глаза, она нашла в себе силы выпить принесенный чай. Вошедшая Вивьен застала ее сидящей в кровати чашкой в руках, к которой она прикладывалась в перерывах между спазматическими рыданиями. Увидев Вивьен, Фейт подумала, что теперь та тоже свободна.

Вивьен со свойственной ей бескомпромиссностью выразила недоумение по поводу столь откровенного горя.