Онлайн книга «Быстрые деньги»
|
А тут ветерок подул с этого самого моря. И всё на русскую диаспору волны катит – банковская сфера, говорят, рушится, будет. Аннексия, как при большевиках. Я бегом в банк. Снимаю деньги. А куда мне с ними? Сумку вдвоём со Светунцом несли до квартиры. Егорушка, как увидел «ньяку», так от сумки не оторвёшь, верещит, как резаный! «Не к добру, – говорю. – Накличет твой поганец беду!». Он ведь, как я уже говорил, со с ранья к деньгам не равнодушен. Светунец, чтоб ей погаснуть и людям мозги не засвечивать, мне поёт: «Поедем на историческую родину!»: Куда, дура? Нас там с потрохами реальные пацаны схавают. Они шутить не любят. Нет, в Россию нам дорога заказана! Она и говорит: «У меня историческая родина Израиль!» Я так и повалился со смеху, хотя смеяться в моем положении было бы не нужно. Какая историческая родина? Ты же Воронежских полей сорняк. И я чертополох с тобой вместе. «Может, ты и чертополох, а я иудейских полей ягодка, – говорит» Потом напела мне, что в Израиле у неё – дядька. Бывший интеллигентный человек. Счетоводом в ателье Жмеринки работал. Цеховик по старым понятиям, но диссидент. Собрал манатки с золотым запасом, и в Израиль. Попробуй, не пусти – права человека! Хельсинская группа лай поднимет. «Его дядя Лёва зовут – говорит мне Светунец. – Они там с тётей Софой из козлов шкуры леопардов делают и русским богатеям втюхивают. Хорошо живут. Едем!» Махнул я рукой. Едем! Только сели в самолёт, я ещё и бутылку лимонада не допил, уже прилетели. Солнце по глазам бьёт. Смотрим – дядя Лёва у входа в аэропорт с картонкой на груди нас встречает. Светунец его оказывается, и в глаза не видела, вот он и написал на картонке «ДЯДЯ ЛЁВА'. А с ним женщина ручку узкую подаёт: «Сара Ивановна» – знакомится. – Обожди, – прерываю я его, – ты же говорил, что его жену Софой зовут. – Софа – его прошлая жена. А эта – Сарочка. Жар-баба! Каббалу изучает. Дядя Лева её как огня боится. При ней все – Сарочка, Сарочка! А без неё – матерится по-чёрному. Говорит, я здесь с этими евреями настоящий русский язык забуду. Я ему, бывало, скажу: «Дядя Лёва, ведь ты тоже еврей!» «Нет, – скажет он, – это меня в Жмеринке жидом звали, а здесь я русский!» Гордость у него такая была за нашу великую нацию. Ну, привёз он нас в свой особнячок, чистенький такой, уютный. Сарочка стол накрыла, но всё как-то не по-русски: кошерное всё, цимус – овощи чесноком фаршированные, рыба фиш, да фрукты, а выпивка только на глоточек один. Пару слов друг другу не сказали, только желудочный сок выделяться начал, как у собаки Павлова, а со стола уже всё убрано. «Кофе будем пить!» – несёт Сара Ивановна кофейник ещё гжельской работы – голубизна необыкновенная, чашечки с напёрсток. Дядя Лёва видит моё неудовольствие и говорит: «Ничего, мы с тобой поедем на гору Мерон, сегодня праздник ихний Лаг-Ба-Омер, поминовение родителей, там мы и оторвёмся. Раби Шимон бар – Йохай заказал справлять песнями и весельем этот день на своей могиле, там, на этой самой горе Мерон. Выпивкой и огнём поминать будем. А баб с собой не возьмём. Ну их! – Как же без баб? – спрашиваю я, зная отношение Шмырёва к женщинам. – Без баб скушно. – Какое скушно! Ты бы увидел, что там в этот день творится? Сумасшедший дом! Вот где мы повеселились! Костры горят. Огни кругом. Водяры – море, жратвы – горы. Все еврейские пророки на том свете, наверное, джигу отплясывали, прости меня Господи! А ты чего не пьёшь-то? Ты же прораб монтажный, тебе без выпивки нельзя. – Николай Константинович, – отвечаю вежливо, – я свою цистерну уже выпил. – Ну, как хошь, а я на грудь приму! Я наполнил пластик и протянул ему в руки: – Ну, а дальше что? – Дальше – яйца не пускают! Не рассказывать, пока не выпьешь. Пришлось тоже наливать. – На другой день, после праздника, – продолжал Шмырь, – дядя Лёва повёз меня показать Мёртвое море, туда, где Содом и Гоморра провалились в Тартарары. И ему бы надо туда провалиться, этому дяди Лёве! – Это почему же? Он тебя на развлекаловку возил… Вода там чудесная, оздоровительная. – Ага, оздоровительная! Залить бы ему в горло этой воды, чтоб раз и досыта нахлебался! Было заметно, как алкоголь постепенно входил в Шмыря, делая его более агрессивным. – Привёз он меня на Мёртвое море, как раз в самый полдень. Жара несусветная, и хоть бы одно деревце. А у меня в голове вчерашний орган гудит, словно телеграфные провода с передовой донесенья шлют, что позиции сданы врагу. Полный отпад. Зашёл я в воду голову намочить, а это и не вода вовсе, а рассол с кислотой серной. Качаюсь, как говно в проруби! Голову окунёшь, – жопа наружу. Дядя Лёва башковитый. Он с собой шезлонг привёз и полёживает под навесом, посмеивается. Индивидуалист, гад! Говорит: – Смотри! – Да я и так, дядя Лёва, смотрю на тебя и удивляюсь: почему ты мне не предложишь в тенёчке посидеть. – Да ты вон туда смотри! – и показывает на группу туристов, которые как свиньи в грязи роются и себя этой грязью обмазывают. Чушки, одним словом. А по разговору вроде немцы. Самая опрятная часть человечества. – Теперь вот что, – кивает дядя Лёва, – не боись, иди сюда, ко мне в тенёчек! У меня мысль одна созрела, за которую с тебя причитается 10 %, отката – и мысль твоя! – Ладно, – говорю, – 5 % дам! Что за мысль? – За пять я не согласен. У тебя же капитал свободный, как я слышал? – Ну… – Баранки гну! Какие вы, русские ваньки, безмозглые! Вот она – грязь для тебя, а для меня золотое дно, Давай на паях организуем здесь маленькую фабричку по расфасовке этой лечебной грязи и будем поставлять её, как зубную пасту в тюбиках, на продажу. Ведь не всякий может приехать сюда и свои кожные болезни оставить здесь. Купит такой в супермаркете пару тюбиков грязи, и пару бутылей воды – вот тебе и Мёртвое море на дому! Ай, дядя Лёва! Вот что значит еврейская смекалка, а мы мимо ходим… Действительно, здесь денег, как грязи! Фарт сам в руки просится. Ну и загорелся я этой идеей: деньги туда, деньги сюда. Дело-то верное. Всё окупится, думаю. Дядя Лёва на моё имя лицензию выправил. Суёт мне под нос: – Смотри, вот она, ксива какая, на руках! Деньги давай! По фени заговорил, как настоящий блатняк, а мне в то время и невдомёк, что меня обувают, чтобы потом раздеть. Где дядя Лёва? В аду, где ж ещё! Черти на нём теперь эту самую грязь в свои кишлаки возят. – Что, дяди Лёвы уже нет в живых? – спросил я участливо, словно сам сто лет знал этого дядю Лёву. – Жалко, что нет! Я бы с него с живого кожу снял и на барабан натянул. Кинул он меня, а через неделю бешеный палестинец его по-братски крепко так обнял. Вот где грязи было! Сто грамм тротила и – ваши не пляшут! – Как кинул? Ты же сам крутым вроде был. Бабки строгал, как столяр рубанком. |