Онлайн книга «Принцесса-Невеста»
|
…и на щеке графа Рюгена осталась рана… …и снова блеснула шпага… …и другая рана, параллельная, кровавая… – Здрасте, меня звать Иньиго Монтойя; вы убили моего отца; пришла ваша смерть. – Кончай долдонить! – У графа уже сдавали нервы. Иньиго проткнул графу левое плечо – так же, как граф ему. Проткнул графу левую руку – там же, где ему проткнул руку граф. – Здрасте. – Еще громче. – Здрасте! ЗДРАСТЕ. МЕНЯ ЗВАТЬ ИНЬИГО МОНТОЙЯ. ВЫ УБИЛИ МОЕГО ОТЦА. ПРИШЛА ВАША СМЕРТЬ! – Нет… – Подкупи меня… – Заплачу что угодно, – сказал граф. – И власть. Обещай мне могущество. – Все, чем располагаю сам, и даже сверх того. Умоляю. – Посули мне все, чего ни попрошу. – Да. Да. Говори, чего ты хочешь. – Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЕРНУЛСЯ ДОМИНГО МОНТОЙЯ, СУКИН ТЫ СЫН. – И блеснула шестиперстовая шпага. Граф закричал. – Это слева от сердца. – Снова удар. Снова крик. – Это под сердцем. Угадал, что я делаю? – Вырезаешь мне сердце. – Ты вырвал мое, когда мне было десять лет; теперь я хочу твое взамен. Мы же с тобой любим справедливость – а что может быть справедливее? Граф закричал в последний раз и в страхе рухнул замертво. Иньиго на него посмотрел. Лицо графа посерело и окаменело, из порезов на щеках струилась кровь. Глаза выпучились от ужаса и боли. Загляденье. Если тебе нравятся такие вещи. Иньиго очень понравилось. В 17:50 он поплелся прочь из бильярдной, и неведомо сколько шел неведомо куда, надеясь, что неведомый некто, который вел его вперед, не оставит и ныне… – Я тебе кое-что скажу один-единственный раз, а потом исключительно от тебя зависит, умрешь ты или нет, – сообщил Уэстли, удобно лежа на постели; в углу у двери стоял принц со шпагой. – А скажу я вот что: брось шпагу; если бросишь, я уйду с багажом, – он глянул на Лютика, – а тебя мы свяжем, но не до смерти, и вскоре ты займешься своими делами. Если предпочтешь драться – ну, тогда в живых останется лишь один из нас. – Я планирую еще некоторое время подышать, – ответил принц. – По-моему, ты блефуешь. Ты много месяцев жил в плену, и суток не прошло с тех пор, как я самолично тебя убил, и вряд ли в твоих руках осталась сила. – Не исключено, – согласился Уэстли, – и когда минута настанет, не забывай: возможно, я и впрямь блефую. Возможно, я тут лежу, поскольку у меня нет сил встать. Взвесь все это хорошенько. – Ты еще жив лишь потому, что сказал «не на жизнь, а на боль». Я желаю выслушать разъяснения. – С удовольствием. На часах 17:52. Еще три минуты. А Уэстли думал, двадцать три. Он выдержал долгую паузу, потом заговорил: – Ты, конечно, уже догадался, что я не простой матрос. Я, в сущности, сам Робертс. – Я, в сущности, ничуть не удивлен и не трепещу. – Не на жизнь, а на боль означает вот что: если мы бьемся и побеждаешь ты, мне выпадает смерть. Если мы бьемся и побеждаю я, тебе выпадает жизнь. Но жизнь на моих условиях. – А именно? Ловушка по-прежнему не исключена. Принц напружинился. – Кое-кто восхваляет твое охотничье мастерство, хотя у меня есть сомнения. Принц улыбнулся. Парень его провоцирует. Зачем? – Если ты знатный охотник, тогда, пустившись в погоню за дамой, ты, разумеется, начал с Утесов Безумия. Там состоялся поединок; ты видел шаги и выпады, ты знаешь, что сражались мастера. Подлинные мастера. Так вот, не забывай: в этом поединке я победил. И к тому же я пират. У нас свои трюки. На часах 17:53. – Искусство клинка и мне не чуждо. – Для начала ты лишишься ступней, – сказал Уэстли. – Левой, затем правой. Ниже щиколотки. Полгода спустя у тебя получатся культи. Затем ты лишишься кистей. Запястья рубцуются чуть быстрее. В среднем, пожалуй, месяцев за пять. – Тут Уэстли почувствовал, что в организме творится неладное, и заговорил быстрее, быстрее и громче: – Потом нос. Ты не почуешь рассвета. И язык. Под самый корень. Даже обрубка не останется. Затем левый глаз… – Затем правый, а затем уши, и давай уже к делу, – перебил его принц. На часах 17:54. – Ошибаешься! – Голос Уэстли зазвенел. – Уши я тебе оставлю, дабы ты лелеял всякий крик всякого ребенка, что узрит твое уродство, – всякого младенца, что при виде тебя разрыдается в страхе, всякой женщины, что воскликнет: «Боженька всемогущий, а это что за тварь?» – вечным эхом они станут отдаваться в твоих красивых ушах. Вот что такое «не на жизнь, а на боль». Это значит, что я подарю тебе жизнь в страдании, в унижении, в уродливом горе, и она истерзает тебя до последнего предела; вот так-то, свинья, теперь ты все знаешь, презренная рвотная лужа, и я говорю один раз, а ты сам выбирай, жить или умереть: ну-ка, брось шпагу! Шпага со звоном упала на пол. 17:55. Глаза у Уэстли закатились, судорогой скрученное тело выгнулось на постели дугой, а принц, увидев это, переломился пополам, схватил шпагу, выпрямился, наставил было клинок, но тут Уэстли вскричал: – Вот теперь ты будешь страдать: не на жизнь, а на боль! – И глаза его снова распахнулись. Распахнулись и запылали. – Извини, я ничего такого не хотел, честно, сам посмотри. – И принц уронил шпагу вновь. – Свяжи его, – скомандовал Уэстли Лютику. – Да побыстрее – возьми портьерные шнуры, они, пожалуй, крепкие… – Ты его свяжешь гораздо лучше, – ответила Лютик. – Шнуры я, конечно, принесу, но, по-моему, вязать должен ты. – Женщина! – взревел Уэстли. – Ты – собственность Грозного Пирата Робертса, и ты… сделаешь… что… тебе… велено! Лютик содрала с портьер шнуры и как могла связала мужа. Пока она вязала, Хампердинк лежал навзничь. Был он, как ни странно, доволен. – Я не испугался, – сообщил он Уэстли. – Я уронил шпагу, потому что выследить тебя и загнать выйдет веселее. – Думаешь? Вряд ли ты нас найдешь. – Я завоюю Гульден и приду за тобой. Однажды ты беспечно свернешь за самый безобидный угол – а там я. – Я Король Морей – жду тебя с нетерпением. – И Лютику: – Связала? – Ну как бы. Кто-то возник в дверях – вошел Иньиго. При виде крови Лютик вскрикнула. Не обращая на нее внимания, Иньиго огляделся: – А где Феззик? – Я думал, он с тобой, – сказал Уэстли. Иньиго на секундочку привалился к стене, собираясь с силами. Затем сказал Лютику: |