Онлайн книга «Большая книга ужасов 63 (сборник)»
|
Данила проследил за его взглядом и понял, что перед ним оказалось самое страшное из того, что ему довелось увидеть в этом мире. Потому что он увидел Лёльку. * * * Это было ее лицо, и руки, и плечи, обтянутые замурзанной футболкой с зеленой надписью: «Корректор», и ее короткие кудряшки. Она бежала, странно взмахивая руками, словно пугаясь своих размашистых движений, протяжных прыжков, пугалась той стремительности, с которой несли ее… с которой несли ее четыре лапы, ибо теперь лишь до пояса она была прежней Лёлькой, а ниже обладала гибким звериным телом, покрытым длинной мягкой шерстью – рыжевато-белой, с ярко-рыжим хвостом. И джинсы выделялись на этой шерсти синеватыми линялыми пятнами. Задние лапы были обуты в кроссовки. Данила вскрикнул от ужаса – и прижал ладони ко рту. Но Лёлька уже услышала его. Она замерла, осторожно вытянув шею, пытаясь понять, откуда исходит звук, но лишь скользнула глазами по двум неподвижным человеческим фигурам – и отвлеклась на цветок, который слабо колыхался под ветром. Лёлька трогала его лапой и низко-низко склонялась, приникая к нему лицом, пытаясь поймать легкий аромат. Она описывала вокруг цветка круги, недоверчиво поглядывая на трепещущие лиловые лепестки. Резко наскакивала на него, видимо недоумевая, почему цветок не пугается и не убегает, и досада, обида, почти печаль искажали порой ее лицо. И вдруг, взбудораженная порывом ветра, Лёлька поежилась, а потом потянулась, раскинула руки и вновь пустилась вскачь. Глаза ее сияли, шерсть блестела, отливая то золотом, то серебром в солнечных нежарких лучах… Данила стоял как окаменелый, а Эльф вдруг сорвался с места и кинулся к Лёльке. Она чуть не налетела на него; замерла, попятилась, недоверчиво присматриваясь, вытягивая шею. Эльф протянул к ней руки, но Лёлька отпрянула, подрагивая ноздрями, как будто ее раздражал запах человека. И тогда Эльф, пошевеливая пальцами, болезненно улыбаясь, негромко, успокаивающе пробормотал: – Лёлька… кис-кис-кис… Словно она и впрямь была кошкой, всего лишь кошкой! И тут же, спохватившись, осекся. А Данила по-прежнему не мог шевельнуться, только тяжелый стон – вернее хрип вырвался из его пересохших губ. Кошка-Лёлька обернулась. Какое-то мгновение они с Данилой неподвижно смотрели в глаза друг другу, потом ее вспыхнувший было взор потускнел, и Лёлька понуро побрела прочь. Но далеко не ушла, а остановилась над цветком и вновь принялась его рассматривать, то и дело взглядывая исподтишка на Данилу и хмурясь. Вдруг она тонко вскрикнула и провела дрожащими руками по телу, как бы осознав себя наконец в новом и пугающем облике. А потом, испуская протяжные, рвущие душу вопли, метнулась прочь – туда, где еще полыхали беседка и ограда. – Стой! – крикнул Данила так, что у него заломило в висках. – Стой!.. Но было поздно. Лёлька с разбегу бросилась в костер, и пламя охватило ее. Уже утихающий было огонь вспыхнул с новой силой, и какие-то мгновения подбежавшие Данила и Эльф ничего не видели в струящейся завесе дыма. Потом они разглядели, как что-то черное рвется и мечется в центре огненного цветка, и вдруг лицо Лёльки глянуло на них, взметнувшись над костром. Казалось, оно отлито из сверкающего металла, с вихрями пламени вместо волос! Но вот лицо как бы расплавилось и заструилось в костер. Огонь вмиг погас, будто над ним растаял айсберг. Данила отвернулся и даже зажмурился, не в силах смотреть на мертвое тело Лёльки, которое должно было лежать на пепелище. Странный звук, раздавшийся где-то у его ног, заставил Данилу открыть глаза. Он не слышал этого звука очень давно и даже не сразу вспомнил, что это мяуканье. Опустил голову – и увидел крошечного ушастого котенка, который, отчаянно пища, улепетывал по траве, устлавшей мостовую, в панике озираясь и снова ускоряя бег. Был он белый, с пепельно-рыжими подпалинами и ярко-рыжим хвостом. И Данила долго провожал его остекленевшими от изумления глазами, пока его вдруг не осенила догадка и он не обернулся к костру… На черных угольях лежала Лёлька. Живая и невредимая! Ее футболка и джинсы были лишь слегка тронуты огнем. Данила и Эльф подняли девочку и понесли к ветролову. Она была без сознания, но вдруг прошептала, словно в бреду: – Биома… Хедли назвал ее Биомой… Она боится огня, ее можно сжечь… я знаю, ведь я была ею! Данила и Эльф переглянулись: о чем она говорит?! Но тотчас Данила догадался: Лёлька назвала имя их нового врага! Это имя странным образом помогло понять, что же произошло, помогло понять, откуда взялась эта жуткая Биома. И он снова вспомнил разговор с Сопровождающим – перед самым отправлением в Петлю. * * * Это был длинный и непростой разговор… Сопровождающий назвал Корректор гигантским компьютером, электронным мозгом. Он нарочно употребил названия, которые были понятны и знакомы Даниле. – Корректор оставили на Земле некие существа, которые зародили жизнь на нашей планете, засеяли ее семенами, собранными на самых разных планетах Вселенной, где существуют те или иные формы жизни, – говорил Сопровождающий. – Конечно, ты не должен воспринимать слова о семенах буквально. Творцы оставили на Земле некую сложную субстанцию, в которой были слиты воедино все формы жизни. Под действием времени и местных условий эти формы жизни должны были отъединиться друг от друга и развиваться самостоятельно. А Корректор всего лишь исправлял отношения людей и окружающего пространства, стараясь, чтобы человек мог сохранить на планете свою роль – не просто части природы, но и властелина ее. Венца творения! Сопровождающий достал из кармана длинную веревку и разложил ее на земле, сделав на ней несколько широких петель. И заговорил вновь: – Представь, что веревка – это линия нормального развития отношений человека и природы. Однако оно вдруг начинает осложняться. Он показал слабый узел одной петли: – Однако ты видишь, что начало и конец петли находятся в одном месте. Это значит, что отношения могут еще вернуться в нормальное состояние. Но ведь может случиться нечто иное! Сопровождающий крепко затянул петлю: – Видишь этот узел? Его не распутать, если не приложить усилий! Он быстро завязал все узлы на веревке: – Теперь мы видим что-то неровное, узловатое, непригодное к использованию. Отношения человека и природы непоправимо нарушены. И распутывать все эти узлы нужно так долго, что человечество успеет вымереть за это время. |